Пьесы
Шрифт:
С о р о к а. Напоминают… разноцветный тюльпан.
П у т н и к о в. Глупости говорите! Это — карта! Обыкновенная географическая карта. Я напишу об этом статью.
С о р о к а. В прошлый раз вы хотели написать «Историю игры в поддавки»?
П у т н и к о в. Смешно? Смеются те, кто не хочет думать. А вы сравните… всегда есть с чем сравнивать. Эта игра напоминает тактику батыевской конницы.
С о р о к а. Мне некогда заниматься военной историей.
П у т н и к о в. Глупости, глупости! Вы не умеете организовать свой день. Вот ваш покорный слуга сегодня написал
С о р о к а. Вы, как всегда, правы. У меня нет системы. Вообще я очень несобранна. И много теряю из-за этого. Вот свежий пример… Эту штучку Кузьма подобрал на кургане. А мы ведем раскопки в лощине.
П у т н и к о в. Лошадка… она и случайно могла там оказаться.
С о р о к а. Кузьма знает одну легенду… Она натолкнула меня на мысль…
П у т н и к о в (иронически фыркнув). Слава богу.
С о р о к а. Вдруг этот курган — действительно место древнего захоронения?
П у т н и к о в. Я подумаю… а вашу находку, молодой человек, мы выставим в музее.
К у з ь м а. Ох, всыплет мне мамка за эту… выставку! Да ладно! Семь бед — один ответ. (Уходит.)
С о р о к а. Какой милый мальчишка!
П у т н и к о в. У вас все милые… все добрые! Между прочим, мать этого мальчишки называют волчицей. И — заслуженно. (В лоб ему шмякнулось яйцо.) Ну вот, пожалуйста. Нет, знаете… я предпочитаю иметь дело с мумиями… с иссохшими скелетами. Благодарю вас, молодой человек! (Уходит.)
С о р о к а. Ты метко бросаешь, Кузьма. Но как мне кажется, не в ту цель.
Входит К у з ь м а.
К у з ь м а. А пусть мамку мою не трогает.
С о р о к а. Твоя мамка вряд ли нуждается в защите… в особенности от Валерия Николаевича. (Уходит.)
Появляется П а в е л, затем П а в л а.
П а в е л (выставив палец). Ветер! А я супротив всех и всяких ветров! (Рванул ворот рубахи.) Вот он я! Дуй! Брус выстоит.
П а в л а. Пустозвон! Гремишь как бочка пустая. Ум-то где вытряс?
П а в е л. Не ум — душу всю вытряс. От Сталинграда до самой Праги душа в братских могилах… И под танком душа, где дружок мой Илюха… Его бы в списки семьи… навечно… как в списки Родины! А семьи — нет… Нету семьи!
К у з ь м а. Как же нет, тятя? Вот я, вот мамка… А там — Алешка… Есть у тебя семья!
П а в е л. Умник мой! Голова светлая… Эх, Кузька!
К у з ь м а. Мы дощечку вот здесь приколотим, как на солдатских домах. Только вот написать что — подскажи!
П а в е л. Пиши: «Илья Евстигнеев, солдат, друг. Вечная память!»
К у з ь м а (пишет). Хорошо как,
П а в е л. Потому что — солдат, потому что — друг!
К у з ь м а. Жаль, пишется криво.
П а в е л. Это ничего, сын. Это не страшно: главное — память. А ко Дню Победы мы это имя на мраморе высечем!
К у з ь м а. Готово! Неси молоток, приколотим.
П а в е л уходит.
Павла выносит из дому четвертинку, прячет на чердак.
П а в л а. Тайничок-то пополнить надо. Сейчас друга поминать станет.
К у з ь м а. Ему же нельзя, мам! Ему же врачи запретили.
П а в л а. Пускай хлещет… коль полоса такая настала. Протрезвится — совесть начнет трепать. И я маленько добавлю.
К у з ь м а. Отрава же, мам! Опять в госпиталь ляжет!
П а в л а. Охота — пусть травится. (Уходит.)
Кузьма, вспрыгнув на чердак, разбивает бутылку.
П а в е л (возвращаясь). Надо на видном месте прибить.
К у з ь м а. Он какой из себя был… Евстигнеев то?
П а в е л. Веселый, крепкий, как груздь. (Прибивает дощечку.) Так ладно?
К у з ь м а. В самый раз.
П а в е л. Сколько их там полегло… веселых, крепких… Помянуть бы… душа иссохла.
К у з ь м а. Ты свой лимит давно выбрал.
П а в е л. Если чуть-чуть, а? В тайничке-то, поди, припрятано? Ну-ка, наведи, сын, ревизию!
К у з ь м а (лезет на чердак, оттуда). Пусто! Даже никакого намека.
П а в е л. Хоть помирай. Голова пухнет…
К у з ь м а (спускается вниз). Маешься… было бы из-за чего!
П а в е л. Ты у меня умник, сын. А тут промахнулся. Вот послушай. Илья сказывал. Призвал как-то князь русский проповедников разных. Они всяк свою веру хвалят. Как же, Русь — кусок лакомый! Один толкует: мы-де сала не едим. Другой тоже нашел чем хвастать: у нас, мол, плоть обрезают. Третий вовсе зарапортовался: дескать, хмельного на дух не принимаем. А четвертый по-нашенски рубит: «Мы не обрезаемся, а водку салом закусываем». Прогнал князь трех проповедников. С четвертым стал пить да приговаривать: «Питие есть Руси веселие».
К у з ь м а. Он, князь-то, поди, в меру пил.
П а в е л. Кто устанавливал ту меру? Наша мера: пей, пока ноги держат.
К у з ь м а. Ты как-то сказывал, омуток приглядел… свозил бы! Мне порыбачить охота.
П а в е л. Правда, что ли?
К у з ь м а. Раз говорю, значит, правда.
П а в е л. Тогда поплывем… это как раз у выпасов. Заодно и подпаска моего сменим. (Уходит.)
Выходит П а в л а.
П а в л а. Копачи-то уж на кургане шарятся… Че их понесло?