Петербург
Шрифт:
Когда утром вошли, то Липпанченки уже не было, а была - лужа крови; был - труп; и была тут фигурка мужчины - с усмехнувшимся белым лицом, вне себя; у нее были усики; они вздернулись кверху; очень страдаю: мужчина на мертвеца сел верхом; он сжимал в руке ножницы; руку эту простер он; по его лицу - через нос, по губам - уползало пятно таракана. Видимо, он рехнулся.
Конец седьмой главы
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
и последняя
Минувшее проходит предо мною...
Давно ль оно неслось, событий полно,
Волнуяся,
Теперь оно безмолвно и спокойно:
Не много лиц мне память сохранила,
Не много слов доходит до меня...
А. Пушкин1
НО СПЕРВА...
Анна Петровна!
О ней позабыли мы: а Анна Петровна вернулась; и теперь ожидала она... но сперва:
– эти двадцать четыре часа!
– эти двадцать четыре часа в повествовании нашем расширились и раскидались в душевных пространствах: безобразнейшим сном; и закрыли кругом кругозор; и в душевных пространствах запутался авторский взор; он закрылся.
С ним скрылась и Анна Петровна. Как суровые, свинцовые облака, мозговые, свинцовые игры тащилися в замкнутом кругозоре, по кругу, очерченному нами, - безвыходно, безысходно, дотошно
– в эти двадцать четыре часа!..
А по этим сурово плывущим и бесцелебным событиям весть об Анне Петровне пропорхнула отблесками мягкого какого-то света - откуда-то. Мы тогда призадумались грустно - на один только миг; и - забыли; а должно бы помнить... что Анна Петровна - вернулась.
Эти двадцать четыре часа!
То есть сутки: понятие - относительное, понятие, - состоящее из многообразия мигов, где миг - - минимальный отрезок ли времени, или что-либо там, ну, иное, душевное, определяемое полнотою душевных событий, не цифрой; если ж цифрой, он - точен, он - две десятых секунды; и - в этом случае неизменен; определяемый полнотою душевных событий он - час, либо ноль: переживание разрастается в миге, или - отсутствует в миге
– где миг в повествовании нашем походил на полную чашу событий. Но прибытие Анны Петровны есть факт; и - огромный; правда, нет в нем ужасного содержания, как в других отмеченных фактах; потому-то мы, автор, об Анне Петровне забыли; и, как водится, вслед за нами об Анне Петровне забыли и герои романа. И все-таки...
Анна Петровна вернулась; событий, описанных нами, не видала она; о событиях этих - не подозревала, не знала; одно происшествие только волновало ее: ее возвращенье; и должно бы оно взволновать мной описанных лиц; лица эти должны бы ведь тотчас же отозваться на происшествие это; осыпать ее записками, письмами, выражением радости или гнева; но записок, посыльных к ней не было: на огромное происшествие не обратили внимание - ни Николай Аполлонович, ни Аполлон Аполлонович. И - Анна Петровна грустила.
Наружу не выходила она; великолепного тона гостиница заключила ее в своем маленьком номерочке; и Анна Петровна часами сидела
Ни - письма, ни - визита: от мужа, от сына.
Иногда звонила она; какая-то появлялась вертунья в бабочкообразном чепце.
И Анна Петровна - в который раз!
– изволила спрашивать:
– "В комнату, пожалуйста, the complet".*
* Чай с хлебом, маслом, вареньем (фр.; фразеологизм).
– Ред.
Появлялся лакей в черном фраке, в крахмале, в блистающем свежестью галстухе - с преогромным подносом, поставленным четко: на ладонь и плечо; он презрительно окидывал номерок, неумело подшитое платье его обитательницы, пестрые испанские тряпки, лежащие на двуспальной постели, и потрепанный чемоданчик; непочтительно, но бесшумно, он срывал с своих плеч преогромный поднос; и без всякого шума на стол упадал "the complet". И без всякого шума лакей удалялся.
Никого, ничего: те же крапы обой; те же хохот, возня из соседнего номера, разговор двух горничных в коридоре; рояль - откуда-то снизу (в номере заезжей пьянистки, собиравшейся дать свой концерт); и глаза - в который раз - переводила к окну, а окно выходило в нахально глядящую стену каких-то оливковатых оттенков; вместо неба был дым, лишь в окошке там, наискось, виделись через отблески стекол
– (вдруг раздался стук в дверь; вдруг Анна Петровна растерянно расплескала свой чай на чистейшие салфетки подноса)
– лишь в окошке там, наискось, виделись груды грязных салфеток лохань, рукава засученных рук. Влетевшая горничная подала ей визитную карточку; Анна Петровна вся вспыхнула; шумно приподнялась из-за столика; первым жестом ее был тот жест, усвоенный смолоду: быстрое движение руки, оправляющей волосы.
– "Где они?"
– "Ждут-с в коридоре".
Вспыхнувши, проведя рукой от волос к подбородку (жест, усвоенный лишь недавно и обусловленный, вероятно, одышкою), Анна Петровна сказала:
– "Просите".
Задышала и покраснела.
Слышались - хохот, возня из соседнего номера, разговор двух горничных в коридоре и рояль откуда-то снизу; слышались быстро-быстро бегущие к двери шаги; дверь отворилась; Аполлон Аполлонович Аблеухов, не переступая порога, тщетно силился что-либо разобрать в полусумерках номерочка; и первое, что увидел он, оказалось стеною оливковатых оттенков, глядящею за окном; и дым вместо неба; лишь в окошке там, наискось, виделись через отблеск" стекол груды грязных тарелок, лохань, рукава засученных рук, перемывающих что-то.