Петербург
Шрифт:
Но пара докончила где-то там...
– "Абл... ейка меня кк...исла...тою... попробуй..."
И пара икала.
Но незнакомец стоял, потрясенный всем слышанным:
– "Собираются?.."
– "Бросить?.."
– "В Абл..."
......................................................................
– "Нет же: не собираются..."
......................................................................
А кругом зашепталось:
– "Поскорее..."
И потом опять сзади:
– "Пора же..."
И
– "Пора... право..."
Незнакомец услышал не "право", а "прово-"; и докончил сам:
– "Прово-кация?!"
Провокация загуляла по Невскому. Провокация изменила смысл всех слышанных слов: провокацией наделила она невинное право; а "обл... ейка" она превратила в черт знает что:
– "В Абл..."
И незнакомец подумал:
– "В Аблеухова".
Просто он от себя присоединил предлог ве, ер: присоединением буквы ве и твердого знака изменился невинный словесный обрывок в обрывок ужасного содержания; и что главное: присоединил предлог незнакомец.
Провокация, стало быть, в нем сидела самом; а он от нее убегал: убегал - от себя. Он был своей собственной тенью.
О, русские люди, русские люди!
Толпы зыбких теней не пускайте вы с острова: вкрадчиво тени те проникают в телесное обиталище ваше; проникают отсюда они в закоулки души: вы становитесь тенями клубообразно летящих туманов: те туманы летят искони из-за края земного: из свинцовых пространств волнами кипящего Балта; в туман искони там уставились громовые отверстия пушек.
В двенадцать часов, по традиции, глухой пушечный выстрел торжественно огласил Санкт-Петербург, столицу Российской Империи: все туманы разорвались и все тени рассеялись.
Лишь тень моя - неуловимый молодой человек - не сотрясся и не расплылся от выстрела, беспрепятственно совершая свой пробег до Невы. Вдруг чуткое ухо моего незнакомца услышало за спиною восторженный шепот:
– "Неуловимый!.."
– "Смотрите - Неуловимый!.."
– "Какая смелость!.."
И когда, уличенный, повернулся он своим островным лицом, то увидел в упор на себя устремленные глазки двух бедно одетых курсисточек...
ДА ВЫ ПОМОЛЧИТЕ!..
– "Быбы... быбы..."
Так громыхал мужчина за столиком: мужчина громадных размеров; кусок желтой семги он запихивал в рот и, давясь, выкрикивал непонятности. Кажется он выкрикивал:
"Вы-бы..."
Но слышалось:
– "Бы-бы..."
И компания тощих пиджачников начинала визжать:
– "А-ахха-ха, аха-ха!.."
Петербургская улица осенью проницает весь организм: леденит костный мозг и щекочет дрогнувший позвоночник; но как скоро с нее попадешь ты в теплое помещение, петербургская улица в жилах течет лихорадкой. Этой улицы свойство испытывал сейчас незнакомец, войдя в грязненькую переднюю, набитую туго: черными, синими, серыми, желтыми польтами, залихватскими, вислоухими, кургузыми шапками и всевозможной калошей. Обдавала теплая сырость; в воздухе повисал белеющий пар: пар блинного запаха.
Получив обжигающий ладонь номерок от верхнего платья, разночинец с парою усиков наконец вошел в зал...
– "А-а-а..."
Оглушили его сперва голоса.
– "Ра-аа-ков... ааа... ах-ха-ха..."
– "Видите, видите, видите..."
– "Не говорите..."
– "Ме-емме..."
– "И водки..."
– "Да помилуйте... да подите... Да как бы не так..."
Все то бросилось ему в лоб; за спиною же, с Невского, за ним вдогонку бежало:
– "Пора... право..."
– "Что право?"
– "Кация - акация - кассация..."
– "Бл..."
– "И водки..." . .
Ресторанное помещение состояло из грязненькой комнатки; пол натирался мастикою; стены были расписаны рукой маляра, изображая там обломки шведской флотилии, с высоты которых в пространство рукой указывал Петр; и летели оттуда пространства синькою белогривых валов; в голове незнакомца же полетела карета, окруженная роем...
– "Пора..."
– "Собираются бросить..."
– "В Абл..."
– "Прав..."
Ах, праздные мысли!..
На стене красовался зеленый кудреватый шпинат, рисовавший зигзагами плезиры петергофской натуры 17 с пространствами, облаками и с сахарным куличом в виде стильного павильончика.
– "Вам с пикончиком?"18
Одутловатый хозяин из-за водочной стоечки обращался к нашему незнакомцу.
– "Нет, без пикону мне".
А сам думал: почему был испуганный взгляд - за каретным стеклом: выпучились, окаменели и потом закрылись глаза; мертвая, бритая голова прокачалась и скрылась; из руки - черной замшевой - его по спине не огрел и злой бич циркуляра; черная замшевая рука протряслась там безвластно; была она не рука, а... ручоночка...
Он глядел: на прилавке сохла закуска, прокисали все какие-то вялые листики под стеклянными колпаками с грудою третьеводнишних перепрелых котлеток.
– "Еще рюмку..."
Там вдали посиживал праздно потеющий муж с преогромною кучерской бородою, в синей куртке, в смазных сапогах поверх серых солдатского цвета штанов. Праздно потеющий муж опрокидывал рюмочки; праздно потеющий муж подзывал вихрастого полового:
– "Чего извоетс?.."
– "Чаво бы нибудь..."
– "Дыньки-с?"
– "К шуту: мыло с сахаром твоя дынька..."
– "Бананчика-с?"
– "Неприличнава сорта фрухт..."
– "Астраханского винограду-с?"
Трижды мой незнакомец проглотил терпкий бесцветно блистающий яд, которого действие напоминает действие улицы: пищевод и желудок лижут сухим языком его мстительные огни, а сознание, отделяясь от тела, будто ручка машинного рычага, начинает вертеться вокруг всего организма, просветляясь невероятно... на один только миг.
И сознание незнакомца на миг прояснилось: и он вспомнил: безработные голодали там; безработные там просили его; и он обещал им; и взял от них да? Где узелочек? Вот он, вот - рядом, тут... Взял от них узелочек.