Петербургские поляки в городском фольклоре. Мистические тайны, предсказания, легенды, предания и исторические анекдоты
Шрифт:
Умер Станислав Богуш-Сестренцевич на 96-м году жизни и похоронен в Петербурге, в храме Святого Станислава, который он построил на собственные средства.
Римско-католическая духовная коллегия ликвидирована 23 января 1918 года согласно декрету «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви».
Глава III
Поэты и писатели
В 1824 году в Петербурге впервые появился выдающийся польский поэт Адам Бернард Мицкевич (Adam Bernard Mickiewicz). За принадлежность к тайному молодежному обществу
Мицкевич родился в белорусском местечке Заосье близ Новогрудка. По отцу он происходил из рода обедневшего шляхтича Миколая Мицкевича, служившего адвокатом. Мать поэта происходила из семьи крещеных евреев.
В Петербурге Мицкевич сблизился с А. С. Пушкиным. Об одной из встреч двух великих национальных поэтов сохранился забавный анекдот: Пушкин и Мицкевич очень желали познакомиться, но ни тот, ни другой не решались сделать первого шага к этому. Однажды им обоим случилось быть на балу в одном доме. Пушкин увидел Мицкевича, идущего ему навстречу под руку с дамой. «Прочь с дороги, двойка, туз идет!» – сказал Пушкин, находясь в нескольких шагах от Мицкевича, который тотчас же ему ответил: «Козырная двойка простого туза бьет». Оба поэта кинулись друг к другу в объятия и с тех пор сделались друзьями.
Использование в анекдоте картежной терминологии требует некоторого объяснения. Дело в том, что, по многочисленным свидетельствам современников, Пушкин и Мицкевич не раз встречались в обществе в разгар карточных игр. Причем Пушкин всегда был полон азарта, в то время как Мицкевич к азартным играм был равнодушен. Правда, иногда поигрывал, но всегда вовремя останавливался, а после незначительного проигрыша вставал из-за стола и молча покидал общество. Так что в обращении вспыльчивого Пушкина к Мицкевичу, скорее всего, был вызов, который Мицкевич с достоинством парировал, что Пушкин с не меньшим достоинством оценил.
А. Б. Мицкевич
На самом деле поэты впервые встретились осенью 1826 года в Москве, на вечере, устроенном москвичами по случаю приезда Пушкина в Первопрестольную. Мицкевич выступал с импровизацией. Вдруг Пушкин вскочил с места и, восклицая: «Какой гений! Какой священный огонь! Что я рядом с ним?», бросился Мицкевичу на шею и стал его целовать. Добавим, что Пушкин впоследствии описал эту встречу в «Египетских ночах». По утверждению специалистов, портрет импровизатора в повести «во всех подробностях соответствует внешности Мицкевича». На этом, кстати, настаивала и Анна Андреевна Ахматова. Добавим, что в пушкинском Петербурге импровизаторы были желанными модными гостями в аристократических салонах, и Пушкин, если верить фольклору, не раз присутствовал на их сеансах.
Но отношение Мицкевича к Петербургу и его создателю Петру I было последовательно отрицательным. В этом городе он видел столицу государства, поработившего его родину и унизившего его народ.
Рим создан человеческой рукою,Венеция богами создана,Но каждый согласился бы со мною,Что Петербург построил сатана.Или:
Все скучной поражает прямотой,В самих домах военный виден строй.Или:
КтоИ хотя Мицкевич хорошо понимал различие между народом и государством, свою неприязнь к Петербургу ему так и не удалось преодолеть. А вместе с Петербургом он ненавидел и Россию, которую тот олицетворял. Говорят, когда он на пароходе покидал Петербург, то, находясь уже в открытом море, «начал со злостью швырять в воду оставшиеся у него деньги с изображением ненавистного русского орла».
Еще более эта ненависть углубилась после жестокого подавления польского восстания 1830–1831 годов. Пушкинское стихотворение «Клеветникам России» заканчивалось обращением к полякам:
Так высылайте ж к нам, витии,Своих озлобленных сынов:Есть место им в полях России,Среди нечуждых им гробов.Мицкевич не мог не расценить эти строки, как предательство. До сих пор некоторые исследователи считают, что «Клеветникам России» Пушкин «написал по предложению Николая I» и что первыми слушателями этого стихотворения были члены царской семьи.
В негативной оценке пушкинского стихотворения польский поэт был не одинок. Пушкина осудили многие его друзья. Например, один из ближайших его друзей Петр Андреевич Вяземский в письме к Елизавете Михайловне Хитрово писал: «Как огорчили меня эти стихи! Власть, государственный порядок часто должны исполнять печальные, кровавые обязанности; но у Поэта, слава Богу, нет обязанности их воспевать». У Вяземского, вероятно, были основания так говорить. В 1817 году он служил в Варшаве в качестве переводчика при императорском комиссаре в Царстве Польском и сочувственно относился к полякам, боровшимся за государственную самостоятельность и независимость Польши, о чем не раз высказывался в стихах. Видимо, поэтому в 1821 году, когда он находился в отпуске в России, ему запретили возвращаться в Польшу.
Между тем позиция Пушкина по польскому вопросу была на редкость последовательной. Он резко осуждал польский сейм за отстранение Романовых от польского престола и, перефразируя римского сенатора Катона, который каждую свою речь заканчивал словами: «Карфаген должен быть разрушен», говорил: «Варшава должна быть разрушена».
Такому отношению к Польше и к полякам способствовала не только общественная патриотическая позиция поэта, но, как нам кажется, в немалой степени и глубоко личные причины. Известно, что вскоре после окончания Лицея Пушкин тайно посетил модную в то время гадалку немку Шарлотту Кирхгоф, модистку, промышлявшую между делом ворожбой и гаданием. Эта ворожея будто бы обозначила все основные вехи жизни Пушкина:
«Во-первых, ему будет сделано неожиданное предложение; во-вторых, он скоро получит деньги; в-третьих, он прославится и будет кумиром соотечественников; в-четвертых, он дважды подвергнется ссылке; в-пятых, он проживет долго… если на 37-м году возраста не случится с ним какой беды от белой лошади, белой головы или белого человека, которых и должен он опасаться».
К немалому удивлению Пушкина, пророчества заморской ведуньи начали сбываться в тот же день. Вечером, выходя из театра, он встретил генерала Орлова, который предложил ему оставить Министерство иностранных дел и «надеть эполеты». Вернувшись домой, он обнаружил у себя конверт с деньгами. Это был старый карточный долг, который его лицейский товарищ Николай Корсаков решил наконец возвратить. Отправляясь на службу в Рим, он зашел к Пушкину и, не застав поэта, оставил конверт. Настигла Пушкина и всероссийская слава, предсказанная пророчицей, и две ссылки – сначала на юг, в Бессарабию и Одессу, и потом на север, в Михайловское.