Петербургский сыск. 1870 – 1874

Москвин Игорь Владимирович

Городовой, оповещенный о необычной находке, выловленной из канала, запретил развязывать мешок и сразу же известил участкового пристава, а тот по инстанции доложил на Офицерскую.

Путилин тростью тронул мокрую холстину.

– Брат—близнец вчерашнего, – потом велел, – режь веревку.

На камни набережной из мешка извлекли белую женскую блузку с большими перламутровыми пуговицами, на которой выделялись потемневшие пятна, а уже в ней взору предстали руки, ноги и голова. Действительно волосы и аккуратная бородка хоть и были

мокрыми, темного цвета, но угадывалось, что человек при жизни был рыжеватым. На затылке сияла большая рана, скорее всего следы оставил топор.

– Голову на экспертизу, – распоряжался Путилин, – туда же художника, пусть сделает портрет для показа родственникам пропавших, показать городовым. Пусть посмотрят: проживал ли этот мужчина на их участках? Да, и предупредить обязательно приставов, пусть присылают родственников и знакомых на опознание в Обуховскую больницу, куда завтра перевезем голову.

– Не пойму, – произнёс после недолгого молчания помощник, – как можно было вот так разрубить, как барана на куски?

– Я думаю – дело было проще, чем ты думаешь. Убийцы, скорее всего две женщины, одна бы не управилась, но возможно и одна или здоровый мужчина. Наш рыжий не ожидал такого поворота событий, ведь били сзади и видно не один раз. Видимо убитый сильно кому—то насолил. Да и нести—то не приятно и тяжело такую ношу, вот и изрубили, чтобы и неприметно, и тяжесть поменьше была, а может чтобы невозможно было опознать. Ясно: они живут в близи от канала, надо проверить жилые дома от Ново—Каменного до Невы. Далеко нести бы не стали, опасно, вдруг кто заметит.

– И то верно, – Жуков поморщился, – фу, страсть какая. Неужели бабы?

Иван Дмитриевич только пожал плечами.

– Я в театр, возьму портрет, потом сам проверю дома, – сказал помощник.

– Хорошо, хотя проверь не до Невы, а в первую очередь до Екатеринославской улицы, дальше идут казармы, сомневаюсь, чтобы убийство произошло там, – Путилин, не думая долго, отмел в сторону пришедшую мысль, – нет, до Екатеринославской. Жду с хорошими новостями, а я кое—что проверю.

Вечер, десятый час пошел, а солнце не дает покоя, светит в окна, словно и не собирается опускаться за горизонт.

Первый из отпущенных дней катится к закату, но не это главное. Иван Дмитриевич чувствовал, что след найден, что убиенный из местных и при том жил на пересечении набережной Обводного канала и Предтеченской улицы. Там четырехэтажный дом, прекрасный выход к воде. Путилину самому хотелось проверить свое предположение, но он сдерживал себя, всецело полагаясь на дотошного помощника. Тот землю рыть будет, зубами грызть, но докопается до истины. Хорошая смена растет, хорошая, улыбнулся начальник сыска, есть кому передать охрану городского спокойствия.

Помощник и сопровождающий его агент появились перед очами Путилина без четверти десять. Лица у обоих хоть и уставшие, но довольные, без слов говорили об удаче.

– Иван Дмитрич, – от расплывшихся в улыбке губ сквозило удовольствие от хорошо выполненного задания, Михаил, не спрашивая позволения, не опустился, а прямо таки шлепнулся

на стул. Мгновенно осекся, когда увидел строгое лицо начальника, вскочил, едва не растянувшись во весь свой саженый рост.

Строгое лицо не могло погасить блестящих глаз, Путилин уже не скрывал за суровой маской своего любопытства.

– Садитесь, – кивнул он, – и по порядку.

– Иван Сорокин, тридцать два года, – начал доклад помощник, – уличный торговец на Обводной набережной. Его опознал околоточный участка, на котором он проживал. Говорит, как о работящем и спокойном господине. Три года как женат на Альбине Петуховой из Новгородской губернии.

– Хорошо.

– Жену тревожить не стали, хотели посоветоваться сперва с Вами.

– Я думаю, завтра часам к десяти везите ее в анатомический на опознание, там и поговорим. Может клубок и начнет распутываться. В каком доме проживали наши супруги?

– На пересечении Предтеченской и Обводного.

– Понятно, – задумчиво улыбнулся Путилин.

Следующим утром Иван Дмитриевич прохаживался по широкому светлому коридору в ожидании приезда женщины и помощника, посланного за ней.

Альбина оказалась низенькой с круглым, словно полная луна, лицом. Бледные щеки говорили о проведенной без сна ночи, а воспаленные глаза свидетельствовали о слезах, оросивших опустевшую подушку. На плечи был накинут черный плат, словно она уже предчувствовала, что стала вдовой.

– Доброе утро, сударыня! – поздоровался Иван Дмитриевич.

Она только кивнула в ответ.

– Вы готовы к столь прискорбному событию?

– Да, – выдавила она осипшим голосом, – после двух бессонных ночей я готова ко всему.

– Мой помощник предупредил вас о…, – Путилин запнулся, подбирая слова, – жестокой находке.

Она подняла глаза на начальника сыска, в них были и грусть, и страх, и предчувствие неизбежной трагедии.

– Посмотрите, – он протянул рисунок, сделанный художником с головы. На нем на белый свет взирал открытым взглядом довольно молодой мужчина.

– Это мой муж Иван, – она осторожно взяла плотный лист бумаги, словно боялась обжечься. – Где он?

– Сударыня, успокойтесь, – Иван Дмитриевич передал рисунок помощнику, – сия процедура хоть и неприятна, но позволит нам установить истину. Пройдемте, только прошу, не надо слез.

Голова лежала изрубленным затылком на металлическом столе, до подбородка прикрыта белой простыней, под ней лежало свернутое одеяло и создавалось впечатление, что лежит целее тело.

Женщина охнула и с дикими глазами отшатнулась в сторону, бессмысленный взгляд скользнул по лицу и остановился на мнимом теле. Альбина попятилась назад.

– Господи! Ваня! Что с тобой сотворили? – женщина забилась в рыданиях, в руках появился белый платок, и она прожала его к лицу, чтобы не видеть мелового лица мужа. – Это мой Ваня! Это мой Ваня! – только и могла она повторять сквозь всхлипы и рыдания.

Ее увели. Путилин заранее договорился о том, чтобы побеседовать с новоиспеченной вдовой в отдельной комнате.