Петербургский сыск. 1870 – 1874

Москвин Игорь Владимирович

Стакан дрожал в руке женщины, она расплескала половину поданной ей воды.

– Сударыня, Вы готовы к разговору?

– Да, – едва слышно проговорила она, – я два дня лила слезы в ожидании мужа, предчувствовала, что добром не закончится.

– Извините, что не закончится?

– Он, нагруженный извозчичьими торбами, кнутами и рукавицами, уходил торговать вдоль канала до строящегося Морского канала, а там места нехорошие, слишком много там нехороших людей.

– Как часто он уходил на торговый промысел?

– Почитай

каждый день. Как он говорил, что, мол, волка ноги кормят. С восходом солнца он на ногах.

– Так, – провел рукою по выбритому подбородку, – а два дня тому.

– Вышел из дома, как всегда, – женщина смотрела на подол платья, не поднимая глаз, только платок дрожал в руке, – я ему блинов напекла, он почайовничал и с того часа больше я Ивана не видела, – опередила очередной вопрос Путилина.

– С вашего позволения хотелось бы провести обыск в вашей квартире на предмет выявления дополнительных улик, которые могут пролить свет на столь запутанное дело, а может, и нет? Вы не против?

– Я? – Маленькая заминка в словах и промелькнувшая искра настороженности, – не против, только найдите этих изуверов.

– Постараемся сделать все, что в наших силах.

– В последнее время к вам никто не приезжал?

– Вообще—то нет.

– Нет или да?

– Да, из моей деревни Ирина Кузьмина, мы вместе росли, но она здесь чуть ли не с год живет.

– А к Ивану?

– Нет, он приехал из Псковской губернии и не любил, когда приезжали навестить родственники и знакомые.

Квартира Сорокиных была хоть и бедно обставлена, но все в ней сияло чистотой, не новые скатерти, но чистые, накрахмаленные, словно их застелили в ожидании прихода агентов сыскной полиции. Пока проводился обыск Путилин поговорил с Ириной Кузьминой, девицей двадцати пяти лет. Грубоватый облик не вязался с мягким приятным голосом.

– Давно приехали в столицу?

– Почитай год.

– Где проживаете?

– В этом же доме.

– Чем зарабатываете на жизнь?

– Я – швея, вот сегодня Альбина попросила, чтобы с дитём понянчилась, пока она к вам ездила.

– Вы знали ее мужа?

– Ивана что ли? Знала, а как же. Я ж частенько у них бывала, мы с одной деревни с Альбиной.

– Как они жили? – тихим голосом спросил Путилин.

– Да как мужик с бабой живут? Чтобы ссоры были, то я не видала, – она пожала плечами, стараясь не смотреть на Ивана Дмитриевича, а все себе под ноги, – но дитё он шибко любил, вечерами с рук не отпускал, все нянчился. А так. Вином Иван не баловался, как наши деревенские, ну там как всякий мужик потреблял, не без этого. Что добавить? Да, пожалуй, и нечего.

– Хорошо. А когда в последний раз встречали Ивана?

– Да в тот вечер, когда он сгинул.

– То есть позавчера? И где?

– Шел, как всегда, в чайную на Тамбовскую.

Путилин отметил это «как всегда».

– И часто

туда захаживал?

– Нет, – поняла свою ошибку женщина.

– А что ищете? – бесцеремонно спросила Ирина.

Путилину не понравился вопрос, но сквозь улыбку он сказал:

– Следы преступления.

Собеседница вздрогнула.

– Иван Дмитрич, – подошел Жуков и шепотом произнёс, – слишком чисто, словно вымыли перед нашим приходом, даже полы отскоблили.

– Я думаю здесь искать больше нечего, – Путилин сжал губы, – у меня есть другие мысли. Топора не находили?

– Нет, – покачал головою помощник.

– Ну и ладушки.

В кабинете были двое – хозяин и его помощник Михаил Жуков, на них сурово со стены взирал Его Величество Император Российский, напоминая о проходящих днях и угрозах обер—полицмейстера.

– Иван Дмитрич, Вы говорили о двух женщинах…

– Я знаю, – резко перебил Путилин, – все наличествует и подозреваемые, и дом возле воды, но связать воедино, а я пока не могу, что побудило на такое зверство. Вот что, голубчик, проверь чайную на Тамбовской. Часто ли там бывал наш убиенный? Проверь и скобяные лавки близь от места жительства убиенного: не покупал ли кто топор в последние дни. В особенности женщины. Потом юбка и блузка. Иди, Михаил, – махнул рукой, – иди.

Сам же Путилин отправился в артели извозчиков, полдня потратил на опросы о Сорокине. Ни один из опрошенных не отозвался об убиенном ни одним хорошим словом. «Негодный человечишка» были самые лестные слова. Поговаривали, как он похвалился, что жена, как шелковая, приучил ее к изрядному послушанию кулаком и плетьми, которых у него было в достатке в продаже, хотя продавал мало, но деньжата водились. Ребёнка, вообще, не замечал, относился к нему не как к родному, а как к пасынку.

Иван Дмитриевич воротился в свой кабинет в отвратительном расположении, с одной стороны давила неделя, данная ему на раскрытие убийства обер– полицмейстером, с другой – несчастная женщина, теперь он не был уверен в ее виновности, хотя многое говорило об этом. Подробности семейной жизни вносили сумбур в рассуждения.

Через полчаса после Путилина явился Жуков с отсчетом о проделанном.

Чай в стакане давно остыл, начальник сыскной полиции позабыл о нем и от рассеянности едва не столкнул на пол.

– Рассказывай.

– На Курской улице в лавке Игнатьева третьего дня женщина купила топор, торговец очень уж был удивлен, когда она попросила заправить и без того острое лезвие, поэтому ее и запомнил, привередливая попалась покупательница. Я тайком показал Сорокину, он ее не признал. Потом я показал ему Ирину Кузьмину, а вот про нее он сразу же сказал. «Она, – говорит, – она!»