Петерс Латыш
Шрифт:
Официант, который подобрал фотографию со стойки, с расстроенным видом вытер ее углом фартука.
Петерс Латыш не шелохнулся: рука его по-прежнему сжимала стакан, лицо было непроницаемо, глаза жестко смотрели в пространство.
Потом неожиданно раздался треск этот негромкий звук был настолько резок и прозвучал так явственно, что хозяин, возившийся у кассы, круто обернулся.
Рука Латыша разжалась, и на стойку посыпались осколки стекла. Петерс так сжал стакан, что тот лопнул. Из пореза на
Петерс бросил стофранковую купюру на стойку и вышел из бистро, не взглянув на Мегрэ.
Теперь он шел прямо в «Мажестик». Никаких признаков опьянения. Он выглядел так же, как при выходе из отеля, — шаг был твердый.
Мегрэ упрямо следовал за ним. Когда впереди показался отель, он увидел, как от подъезда отъехала знакомая машина. Это был автомобиль отдела идентификации, увозивший аппаратуру для фотографирования и снятия отпечатков пальцев.
Эта встреча обескуражила Мегрэ. На мгновение он потерял веру в себя, почувствовал себя брошенным, лишенным поддержки, точки опоры.
«Селект» остался позади. Инспектор Дюфур через стекло сделал комиссару знак, который, вероятно, счел незаметным, однако по нему безошибочно можно было определить, за каким столиком расположилась Анна Горскина.
— Мортимер здесь? — спросил Мегрэ, остановившись около администратора отеля.
— Только что приказал отвезти его в посольство Соединенных Штатов, где он будет на завтраке.
Петерс Латыш уселся за свой столик — кроме него в зале никого не было.
— Вы тоже будете завтракать? — спросил у Мегрэ управляющий.
— Да. Поставьте мой прибор на его столик.
Управляющий чуть не поперхнулся.
— На его столик? Это невозможно: в зале никого, а потом…
— Я сказал, на его столик.
Управляющий, не сдаваясь, засеменил за комиссаром.
— Послушайте, он наверняка закатит скандал. Я посажу вас за столик, откуда он вам будет прекрасно виден.
— Я сказал, на его столик.
Только сейчас, в холле отеля, Мегрэ понял, что устал.
Это была та неотвратимая усталость, которая вдруг охватывает все тело, даже все существо — тело и душу одновременно.
Он тяжело опустился в плетеное кресло, где сидел утром. Пара, расположившаяся напротив — несколько перезрелая дама и холеный молодой человек, — тут же поднялась, и женщина, нервно крутя в руках лорнет, произнесла так, чтобы ее можно было услышать:
— Эти отели становятся просто невыносимы. Полюбуйтесь на это.
«Это» обозначало Мегрэ, который даже бровью не повел.
Глава 12
Женщина с револьвером
— Алло!.. Гм… Это вы, да?
— Да, Мегрэ! — вздохнул комиссар, узнав голос инспектора Дюфура.
— Тише!.. Два слова, шеф… Пошла в туалет.
— Она все еще в ресторане?
— Ест.
Дюфур, наверное, стоял в телефонной будке с видом заговорщика, пугающе и таинственно жестикулировал. Не говоря ни слова, Мегрэ повесил трубку. У него не было сил отвечать Дюфуру. Эти маленькие странности инспектора, которые обычно вызывали у него улыбку, сейчас вызывали тошноту.
Управляющий смирился с необходимостью поставить Для Мегрэ прибор напротив Латыша, который уже готовился приступить к еде и поинтересовался у метрдотеля:
— Кому предназначено это место?
— Не знаю, месье. Мне приказано…
Латыш не стал уточнять. В зал вторглась семья англичан из пяти человек, и появление их несколько разрядило обстановку.
Оставив тяжелое пальто и шляпу в гардеробе, Мегрэ направился к столику: прежде чем сесть, он приостановился и даже изобразил нечто вроде приветствия.
Петерс, казалось, не видел его. Он словно и не пил те четыре или пять порций абсента. Был холоден, корректен, все движения точны.
Ни на секунду он не выказал ни малейшего волнения: взгляд Петерса был устремлен вдаль, и его вполне можно было принять за инженера, погруженного в решение технической задачи.
Пил он мало, но выбрал одно из лучших сортов бургундского двадцатилетней выдержки. Да и обед он заказал легкий: омлет с зеленью, эскалоп и сметана.
Латыш терпеливо ждал перемены блюд, положив перед собой руки и не обращая внимания на происходящее вокруг.
Зал оживал.
— У вас отклеились усы, — выпалил вдруг Мегрэ.
Петерс не шелохнулся, только несколько секунд спустя как бы случайно коснулся рукой лица, небрежно проведя двумя пальцами по верхней губе. Мегрэ был прав — еще немного, и усы отклеились бы.
Комиссар, славившийся в префектуре своей невозмутимостью, сейчас с трудом сохранял хладнокровие.
А ведь день только начался и Бог знает какие еще испытания ждали его впереди.
Конечно, он не рассчитывал, что Латыш, когда с него ни на минуту не спускают глаз, рискнет как-нибудь себя скомпрометировать.
Но ведь сегодня утром Мегрэ заметил в его поведении первые признаки паники. И разве нельзя было надеяться, что его постоянно маячившая перед Латышом фигура — Мегрэ просто застил ему свет — вынудит его совершить нечто необдуманное?
Латыш выпил кофе в холле, велел принести ему легкое пальто, вышел на Елисейские поля и после двухчасовой прогулки оказался в зале одного из расположенных неподалеку кинотеатров.
Вышел он оттуда только в шесть вечера, не обменявшись ни с кем ни словом, никому не передав никакой записки, не сделав ни одного подозрительного жеста.