Петерс Латыш
Шрифт:
— До этого никто не видел двойника Петерса?
— Никто, иначе на него обратили бы внимание, поскольку вид у него был обтрепанный — в таком виде не ездят в фешенебельных поездах.
— Какая пуля?
— Стреляли в упор из шестимиллиметрового пистолета.
Выстрел вызвал такой ожог, что врач считает: его одного было бы достаточно, чтобы наступила смерть.
— Следов борьбы никаких?
— Ни малейших. Карманы пусты.
— Знаю.
— Минутку. Я все-таки нашел вот это в жилетном карманчике, который был застегнут на пуговицу.
И Торранс вытащил из
— Покажи.
Мегрэ продолжал жевать сандвич и прихлебывать пиво.
— Волосы женские или детские?
— Судебно-медицинский эксперт считает, что женские. Я оставил ему несколько волосков, которые он обещал досконально изучить.
— Что дало вскрытие?
— В десять часов все было готово. Приблизительный возраст тридцать два года. Рост — один метр шестьдесят восемь сантиметров. Никаких врожденных физических недостатков. Однако плохое состояние печени позволяет предположить, что мужчина страдал алкоголизмом. В желудке найдены остатки чая и почти переваренная пища, состав которой сразу определить не удалось. Результаты поступят завтра. Как только исследования закончатся, тело доставят в Институт судебной медицины, где оно будет храниться во льду.
Мегрэ вытер губы, перешел на свое любимое место у печки и протянул руку, в которую Торранс привычным жестом вложил пачку табака.
— Ну а я, — начал комиссар, — наблюдал, как Петерс или тот, кто занял его место, устраивается в «Мажестике» и обедает с супругами Мортимер Ливингстон, с которыми, судя по всему, у него была назначена встреча.
— С миллиардерами?
— Именно! После обеда Петерс поднялся к себе в номер. Я предупредил американца. Мортимер тоже поднялся к себе. Они, по всей видимости, договорились куда-то идти втроем, поскольку миссис Мортимер скоро спустилась вниз, наряженная в вечерний туалет. Десятью минутами позже стало известно, что мужчины исчезли. Латыш сменил смокинг на нечто менее приметное. Надел кепку, так что вахтер принял его за кухонного рабочего. Ливингстон же вышел в чем был, то есть в смокинге.
Торранс не проронил ни слова. Последовала долгая пауза, и в установившейся тишине явственно слышались гудение огня в печке и завывание ветра, от которого дребезжали оконные стекла.
— Что с чемоданами? — прервал наконец молчание Торранс.
— Проверил, Ничего! Одежда, белье, все как полагается состоятельному человеку. Ни намека на документы. Мортимерша клянется, что ее муж убит.
Где-то прогудел колокол. Мегрэ открыл ящик стола, куда днем бросил телеграммы, извещавшие о приезде Петерса Латыша.
Затем взглянул на карту. Провел пальцем линию, соединяющую Краков, Бремен, Амстердам, Брюссель и Париж.
Где-то у Сен-Кантена палец его задержался: убийство.
В Париже линия резко обрывалась. Двое мужчин исчезают прямо посреди Елисейских полей.
Остаются только чемоданы в номере и миссис Мортимер, у которой в голове столько же мыслей, сколько вещей в пустом дорожном бауле Петерса Латыша, стоящем посреди его спальни.
В трубке Мегрэ так булькало, что это начало раздражать
Четыре кружки были пусты, пена клочьями оседала на их стенках. Из соседнего кабинета кто-то вышел, повернув в замке ключ, и зашагал по коридору.
— Кто-то освободился, — вздохнул Торранс. — Наверное, Люкас. Он задержал сегодня двух торговцев наркотиками, и все благодаря одному маменькиному сыночку, который заглотил приманку.
Мегрэ помешал угли, выпрямился, лицо у него было красное. Он машинально взял пакетик из вощеной бумаги, вытащил оттуда прядь волос, блеснувших в свете пламени.
Затем вновь подошел к карте, на которой маршрут Латыша, намеченный невидимой линией, изгибался, образуя почти полукруг.
Зачем из Кракова делать крюк, заезжая в Бремен, вместо того чтобы прямо ехать в Париж?
Пакетик все еще был в руках Мегрэ. Он пробормотал:
— Здесь должна была быть фотография.
В самом деле, это был один из тех конвертиков, которыми пользуются фотографы, выдавая клиентам фотографии.
Однако фотографии такого формата делают теперь только в деревнях и маленьких провинциальных городах.
Раньше их называли «альбомными».
Фотография, которая должна была лежать в конвертике, наверное, представляла собой желтоватый глянцевый портрет, наклеенный на картонку примерно в половину почтовой открытки?
— В лаборатории еще кто-нибудь есть? — неожиданно поинтересовался комиссар.
— Еще бы! Они же не закончили с материалами по убийству в поезде, проявляют снимки.
На столе оставалась всего одна полная кружка. Мегрэ одним глотком осушил ее, надел пиджак.
— Пойдешь со мной?.. На таких портретах обычно есть рельефный оттиск фамилии фотографа и его адрес…
Мегрэ не понадобилось объяснять Торрансу, в чем дело.
Вместе с бригадиром они двинулись по сложному переплетению лестниц и коридоров, добрались до чердачного этажа Дворца правосудия и вошли в лабораторию отдела идентификации.
Сотрудник лаборатории взял в руки конвертик, помял его в пальцах, вроде бы даже понюхал. Потом устроился под яркой лампой, подвинул к себе устрашающего вида прибор на каретке.
Принцип был прост: на белом листке бумаги, соприкасающемся в течение известного времени с другим листком, на котором написан или напечатан текст, в конце концов отпечатываются буквы последнего.
Невооруженным глазом их не обнаружить, но отпечаток становится виден на фотографии.
А раз уж в лаборатории была печка, Мегрэ неминуемо должен был застрять около нее. Он так и простоял почти час, не вынимая трубки изо рта. Торранс неотступно следил за манипуляциями фотографа.
Наконец дверь в темную комнату распахнулась. Из-за двери раздался голос:
— Кое-что есть!
— Что именно?
— Портрет подписан: «Леон Мутэ, фотоателье, Фекан, Бельгийская набережная».
Поистине нужно было иметь профессиональное чутье, чтобы прочесть еле заметный отпечаток на пластинке, на которой Торранс, например, видел только какие-то неясные тени.