Петр Аркадьевич Столыпин. Воспоминания о моем отце, 1884—1911
Шрифт:
{193} Из моей спальни был прямо вход в Эрмитаж и после дежурства у Наташи, особенно тяжелого, когда она бредила, было огромным наслаждением выйти из нашего окруженного часовыми помещения и отдохнуть душой среди творений великих мастеров.
{194}
Глава XII
Как-то утром я нашла рядом со своей чашкой кофе письмо с адресом, написанным совсем незнакомым почерком. Открыв его, я с удивлением увидела, что оно без подписи, а, прочтя его, удивилась еще больше. Писал какой-то незнакомый мне мужчина, начиная свое послание словами: "Зная, что Вы разделяете наши взгляды
Всё это было так дико и непонятно. Но, перечтя еще раз письмо, я показала его только Марусе и разорвала.
Какое-то внутреннее чувство не позволило мне показать письмо моим родителям. Я сама не знала, права я или нет, но мне казалось неблагородным выдавать человека, как никак доверившегося мне: "Ну что ж, - рассуждала я, увидит этот господин, что ошибся, и отстанет".
{195} Но он не отстал, и я дней через пять получила второе письмо, тем же почерком. Но тон его был наглый, и содержание его так меня взорвало, что я, не теряя минуты, снесла письмо папa, как раз сидевшему за, утренним кофе. Только я все же зачеркнула адрес.
Внимательно прочтя письмо и посмотрев на зачеркнутый адрес, папa спросил меня: "А первое?".
Я чистосердечно объяснила мотив моего поведения. Папa пристально посмотрел на меня, не сказал ни слова, но я по глазам его видела, что он меня понял и... одобрил.
Вскоре я забыла об этом инциденте, и, лишь, много месяцев спустя, мамa мне вдруг показывает фотографию какого-то очень красивого брюнета и, на мой вопросительный взор, отвечает, что это и есть мой таинственный корреспондент.
По расследованию охранным отделением оказалось, что проектировалось следующее: когда я приду на свидание, меня поведут на какую-то квартиру, где я должна была встретиться с членами партии социал-революционеров. Между ними и был этот красавец-гипнотизер, под обаяние которого я, по мнению устраивавших этот заговор, неминуемо должна была подпасть. Он бы мне тогда рекомендовал учителя для моих сестер, которому, по моим настояниям, мои родители доверили бы образование своих младших дочерей. Попав, таким образом, в наш дом, этот человек должен был убить моего отца.
Не говоря уже о чудовищности идеи подготовлять покушение на отца через его дочь, остается удивляться наивности людей, могущих себе вообразить, что так и открыли бы свободный доступ в нашу семью человеку, никому незнакомому, по одной моей рекомендации!..
Нервы мои не выдержали потрясенья и напряженья последних недель и, как я ни старалась скрыть {196} своего недомогания, папa первый как-то за столом заметил, что я почти ничего не ем. Тогда я созналась, что давно лишь притворяюсь,
Смерили температуру - жар и довольно высокий и так каждый день. Доктор нашел, что больны у меня только нервы, и рекомендовал одну лишь радикальную перемену обстановки.
У нас еще жила тетя Анна, которая собиралась скоро ехать к себе домой в Рим, где ее муж был посланником при Святейшем Престоле. Она предложила взять меня с собой, с заездом по дороге на неделю в Париж. А до Рима предполагалось послать меня в Италию, в Сальсомаджиоре, курс лечения в котором, надеялись, укрепит меня.
За последнее время я особенно успела оценить доброту тети Анны. Чего она ни делала, чтобы развеселить меня и отвлечь хотя бы на часть дня от сиденья при больной Наташе: и знакомых для меня подбирала подходящих и интересных, и в театр водила, и каталась, и гуляла со мной.
Теперь, когда мои родители разрешили мне поездку с ней за границу, я была вне себя от радости. Видеть Рим было моей давнишней заветной мечтой, а тут еще и Париж.
{197}
Глава XIII
В начале октября мы выехали с тетей Анной заграницу. Уже знакомое мне Вержболово, аккуратные домики Восточной Пруссии, Берлин и дальше первый раз мною виденная, богатая и цветущая Западная Германия, за ней дымящая сотнями труб, живущая такой интенсивной жизнью, что пульсация ее чувствуется даже при проезде, Бельгия, - всё это промелькнуло перед моими глазами, как в калейдоскопе, и сразу отвлекло от тяжелого кошмара последних недель.
В Париже мы встретились с дядей Сережей Сазоновым, и семь дней нашего там пребывания быстро прошли между осмотром города и примерками моей тети у Борта и Дусэ.
И дядя, и тетя старались меня баловать, и я всё больше и больше отходила душой и отдыхала от пережитого, хотя всё-таки не поправилась достаточно, чтобы вполне оценить Париж.
В Милане назначена была встреча с Mlle Nour, бывшей гувернанткой, а теперь самым преданным другом тети Анны. С ней я отправилась в Сальсомаджиоре, а тетя поехала прямо в Рим.
Только с момента переезда итальянской границы почувствовала я себя вполне нормальным человеком и всем своим существом впитывала в себя всю волшебную красоту Италии, которую сразу полюбила, как вторую родину.
И язык ее, и природа, и памятники искусства - {198} всё меня очаровывало, всё мне было дорого и мило с первого шага моего по этой благословенной земле.
Одно Сальсомаджиоре меня разочаровало - голая, некрасивая местность и две гостиницы международного масштаба. Ничего типичного для Италии, никакой "couleur locale".
Зато потом, когда, кончивши скучное лечение, мы поехали в Рим, останавливаясь по дороге в Парме, Болонье, Флоренции, я совсем попала под обаяние этой удивительной страны.
Особенно сильное впечатление произвела на меня Флоренция. Приехали мы туда ночью и долго искал" свободной комнаты, переезжая из гостиницы в гостиницу. И эта прогулка по темным, плохо освещенным улицам со средневековыми домами, церквами и дворцами, дышащими таинственным и мрачным прошлым и неизъяснимой поэзией - никогда мною не забудется.