Петр Великий: личность и реформы
Шрифт:
Экспедиция достигла цели лишь через три года, и ее члены остались там на положении заложников до 1725 года. Тем временем Петр углубленно разрабатывал последний, наиболее надежный, по его мнению, вариант – в Индию через Персию. К этому варианту царь обратился в 1716 году, когда поручик Кожин на морском судне был послан «для осмотру ходу и пристаней на Каспийском море» и «положения» этого на карту. В 1718 году эту работу продолжил Урусов, которому поручалось особенно внимательно картографировать западное побережье Каспия от Астрахани до Гиляни, «прилежно осматривать гаванов и рек и какие суда могут где приставать, также скампавею мочно ли ходить и опасатца во время шторму». Далее в этом указе Петр собственноручно приписал: «Буде гаваноф нет, то мочно ль на берег, понеже слышим, что очень отмело (мелко. – Е. А.), а буде такие скамповеи не могут вытасканы быть, какие у нас, то мочно ль плоскодонныя вытаскивать и где». Как видим, интересы Петра к Каспийскому побережью еще за четыре года до похода были весьма специфичны. Проще говоря, речь шла о поиске мест для будущих десантов и о выборе типа десантных судов.
Параллельно с морской была предпринята глубокая дипломатическая разведка в виде посольства А. П. Волынского, отправленного в Персию в 1715 году, то есть, в сущности, почти одновременно с экспедицией Бековича в Среднюю Азию. Хотя Волынскому и не предписывалось строить крепости и поворачивать реки, данные ему поручения далеко выходили за рамки чисто дипломатической миссии. Наиболее выразительно об этом свидетельствует инструкция Волынскому, особенно та ее часть, где речь идет об изыскании водных путей в Индию: «Едучи по владениях Шаха персидского, как морем, так и сухим путем, все места, пристани, города и прочия поселения и положения мест, и какие где в море Каспийское реки большие впадают, и до которых мест по оным рекам мочно ехать от моря, и нет ли какой реки из Индии, которая бы впала в сие море, и есть ли на том
Волынский оказался в Иране в момент глубочайшего политического кризиса Сефевидской державы. Один за другим восстали подвластные персам народы: лезгины, курды, луры, белуджи, армяне. Наибольшую опасность представляло восстание сильного афганского племени гильзаев, начавшееся в 1709 году в Кандагаре и вскоре переросшее из освободительного в завоевательное. Развал царил и в центре, где у власти стоял бездарный и слабовольный шах Хосейн. Анализируя политическую обстановку в стране, Волынский сообщал Петру: «Думаю, что сия корона к последнему разорению приходит, если не обновится другим шахом, не только от неприятелей и от своих бунтовщиков оборониться не могут, и уже мало мест осталось, где бы не было бунта, один от другого все пропадают…» Подводя итоги, Волынский пишет о необходимости использовать слабость Персии для территориальных захватов: «Другого моим слабым разумом я не разсудил, кроме того, что бог ведет к падению сию корону, на что своим безумством они нас влекут сами; не дивлюсь, видя их глупость: думаю, что это божия воля к счастию Царскому величеству; хотя настоящая война наша (шведская) нам и возбраняла б, однакож, как я здешнюю слабость вижу, нам безо всякого опасения начать можно, ибо не только целою армиею, но и малым корпусом великую часть к России присовокупить без труда можно, к чему удобнее нынешнего времени не будет, ибо если впредь сие государство обновится другим шахом, то, может быть, и порядок другой будет». По возвращении из посольства Волынский был назначен астраханским губернатором и по заданию Петра начал готовить политическую и материальную базу для предстоящего похода в Персию: посылал эмиссаров в Грузию с целью «принца грузинского (Вахтанга. – Е. А.) искать склонить так, чтобы он в потребное время был надежен нам», вдоль западного побережья Каспия разведывались сухопутные дороги, предписывалось «суды на море делать прямые морские, дабы в случае ни за чем остановки не было, аднакож все в великом секрете держать». Все было готово, Петр ждал лишь окончания Северной войны. В августе 1721 года – месяце заключения Ништадтского мира – лезгинский князь Хаджи-Давуд захватил Шемаху и разгромил торговые ряды, в которых находились русские купцы. Волынский сразу же написал Петру, призывая его воспользоваться представившимся случаем как поводом для нападения на Персию: «Мое слабое мнение доношу по намерению вашему к начатию законне сего уже нельзя и быть причины: первое, что изволите за свое, второе – не против персиян, но против неприятелей их и своих, к тому ж и персиянам можно предлагать (ежели бы они стали протестовать), что ежели они заплатят за ваши убытки, то ваше величество паки (опять. – Е. А.) их отдать можете, и так можно пред всем светом показать, что вы изволите иметь истинную к тому причину». Волынский призывал Петра выступить раньше, чем персидское правительство обратится за помощью к Турции: «Того ради, Государь, можно начать и на предбудущее лето, понеже не великих войск сия война требует, ибо Ваше величество уже изволите и сами видеть, что не люди – скоты воюют и разоряют; инфантерии больше десяти полков я бы не желал, да к тому кавалерии четыре полка, и тысячи три нарочитых казаков, с которыми войску можно идти без великаго страха, только б была исправная аммуниция и довольное число провианта». Петр отвечал Волынскому 5 декабря, что действительно «сего случая не пропустить зело то изрядно, и мы уже довольную часть войска к Волге маршировать велели на квартиры, отколь весною пойдут в Астрахань». Поход, начатый весной 1722 года манифестом, в котором Персии объявлялась война якобы для возмещения убытков русских купцов в Шемахе и спасения христиан Востока от мусульманского засилия, был вполне успешным: в августе пал Дербент, основана крепость Святой Крест (весьма символичное крестоносное название), на следующее лето пал Баку. Сенаторы спешили поздравить царя и «за здравие Петра Великого, вступившего на стези Александра Великого, всерадостно пили». Но, хотя шахская армия сопротивления не оказала, поход проходил в тяжелых условиях из-за непривычного климата и враждебности населения. Ситуация осложнялась тем, что Турция, обеспокоенная движением русских войск и пользуясь слабостью Ирана, вторглась в восточную Армению и заняла также восточную Грузию вместе с Тбилиси. Россия оказалась втянутой в серьезный конфликт – весной 1723 года война с Турцией представлялась неизбежной. Угроза со стороны Турции казалась новому шаху Тахмаспу II более серьезной, чем со стороны России, и вскоре в Петербург был отправлен посол Исмаилбек, который в сентябре 1723 года был вынужден подписать мирный договор, согласно которому к России навечно отошла прикаспийская полоса Дагестана, Ширвана, Дербент, Баку, а также Гилян, Мазандеран и Горган (Астрабад). Взамен Россия должна была помочь шаху справиться с афганскими повстанцами. Восьмитысячный русский корпус вошел в Гилян и оккупировал его столицу город Решт. Еще никогда так далеко к югу – на широту Душанбе и Афин – не доходили русские солдаты. Петр был очень доволен исходом войны и поздравлял своих приближенных с присоединением к империи «нового лоскутка». Этим миром начали сбываться его мечты об овладении богатствами Востока. 17 сентября 1723 года он писал в Голландию Б. Куракину, что с персидским послом «по многим конференциям дело его окончали и помощь обещали за что оной по данной ему полной мочи уступил все провинции по Каспийскому морю лежащие, зачав от Дербеня до Астрабата и сим новоприбыльным краем вам поздравляем, понеже не от бунтовщиков, но от самих хозяев получили, и так с помощью Божиею будем крепчее по времени». Собираясь упрочить свое господство в Иране, Петр приказал информировать голландских купцов об изменении ситуации в районе, из которого в Европу шел в большом количестве шелк-сырец: «…пристойным образом можешь галанцам объявить о торгу их толковом, чтоб оный начать, а ежели будут сумневатца о турках, верь мне, что того они не достигнут турки, ибо я тот край довольно знаю, как труден не точию туркам, но и нашим, каковы нетерпеливы, также и допустить их мы не можем, и можешь обнадежить, что сей торг весьма безопасен, и что мы им всякую возможную спомочь чинить будем». Петр знал, о чем говорил, – с турками шли переговоры о разделе бывших владений Ирана. Летом 1724 года соответствующий трактат был подписан. Согласно ему, Турция гарантировала России ее завоевания, а Россия ей – турецкие, а именно Восточное Закавказье, Азербайджан и часть Западного Ирана с Хамаданом. Разумеется, так как истинные цели войны были иные, чем те, что были объявлены в манифесте 1722 года, то о судьбе православных Закавказья (как и раньше – Балкан) речь не шла. Лишь грузинский царевич Вахтанг получил грамоту, по которой ему разрешалось «ретироватца в наше государство». В случае сопротивления Персии разделу Россия и Турция, согласно трактату, должны были действовать совместно и, «приведя сперва свои персидские провинции в спокойное состояние и усмиря персидское смятение, возстановят на престол персидский достойнейшаго из персиян, а по возстановлению законного шаха не будут мешаться в его дела или нарушать его спокойное владение». О дальнейших планах Петра мы можем судить по его «пунктам» – указам командующему русским корпусом в Персии генералу Матюшкину. Первой его задачей считалось усиление крепостей в Дербенте, Баку, достройка крепости Святой Крест. Так как русские войска стояли лишь в Гиляне, ставилась задача движения на юго-восток, взятия Мазандерана и укрепления в Астрабаде: «Гилян уже овладена, надлежит Мизендоран також овладеть и укрепить, а в Астрабатской пристани, ежели нужно, зделать крепоссу и для той работных людей, которые определены на Куру, употребить в вышеописанные дела».
Город Дербент в XVIII столетии. С гравюры Оттенса 1726 г.
По мысли Петра, новые колонии предстояло хозяйственно освоить и получать с них доходы. Матюшкин должен был «единым словом как владение людем, так зборы всякие денежные и всякую экономию в полное состояние привесть». Особенно увлекала Петра надежда прибрать к рукам шелковое дело, сулящее огромные прибыли. В июне 1724 года он предписал Матюшкину: «Понеже шелк в Гиляни покупают все на деньги и так зело дорого, того для надлежит осмотреть, сколько людей в Гиляни и Мазандеране ходят за шелком, и ежели не зело великое число, то б помалу своих обучать и приставливать, дабы по времени
О намерении Петра организовать переселение русских, а также вообще христиан в Гилян и Мазандеран говорят и другие источники. В сентябре 1724 года царь дал наказ генералу Румянцеву, отправившемуся на разграничение русско-турецкой границы в Закавказье: «…понеже путь вам или близ чрез Армению будет, также и в Грузии много армян, того ради сколько возможно старайтесь их подговаривать, чтоб они шли в Гилянь и в другие тамошние места жить и, ежели оне многим числом будут, мы персоф будем высылать и им места где оные жили, отдавать…» В другом письме Румянцеву он писал: «Если турки станут вам об этом говорить, то отвечайте, что мы сами армян не призвали, но они нас по единоверию просили взять их под свое покровительство… надобно смотреть только, чтоб земли принадлежали за кем выговорено в договоре, а народам не надобно препятствовать переходить в ту или другую сторону. Порте еще выгодно будет, когда армяне выйдут, потому, что она тогда без сопротивления землями их овладеет. Прибавь, что если Порта захочет перезывать к себе бусурман из приобретенных нами от Персии провинций, то нам это не будет противно». Матюшкин же получил прямое указание селить армян и избавляться от мусульман. 2 июня 1724 года ему предписывалось: «Тщитца всяким образом, чтоб армян призывать и иных християн, ежеди есть в Гилян и Мизендран и ожилять (давать жилье. – Е.А.), а бусурман зело тихим образом, чтоб не узнали, сколько возможно убавливать, а именно туретского закона. Также когда осмотритца, дабы знать сколько возможно там русской нации на первой час поселить».
10 ноября 1724 года смертельно больной Петр принял делегацию армян и в тот же день подписал указ к воинским начальникам на Каспии. Они были обязаны принимать всех переселявшихся армян, предоставлять им удобные земли «и отдавать им в городах и селах те дворы и пожитки, которые пусты, также и тех из магометан, которые явились в какой противности, или на которых какое подозрение есть, тех выводить вон, а их места занимать оными христианами». Намереваясь надолго закрепиться на южном берегу Каспия, Петр был исполнен оптимизма, ибо считал, что стоит у ворот сокровищницы Азии. В этом смысле примечателен его разговор с Ф. Соймоновым во время Каспийского похода. Соймонов говорил царю о необходимости освоить северо-восточный путь в Индию, через Камчатку. Соймонов вспоминает, что Петр на это ответил: «Слушай: я то все знаю, да не ныне, да то далеко, был ты в Астрабатском заливе? знаешь ли, что от Астрабада до Балха в Бухарин и до Водокшана (Бадахшана в Афганистане. – Е. А.) и на верблюдах только 12 дней ходу, а там во всей Бухарин средина всех восточных коммерций, и видишь ты горы и берег подле оных до самого Астрабада простирается, и тому пути никто помешать не может». Итак, в 1724 году, накануне смерти, Петр разрабатывал широкую, впечатляющую программу колониального освоения захваченных территорий. Но уже тогда он думал и о новых завоеваниях, особенно в направлении Закавказья. Плацдармом для этого служили завоеванные прикаспийские провинции. Весной 1724 года Петр дает задания дипломатам и военным, которые должны были, подобно Волынскому, произвести рекогносцировку на Кавказе. Так, Матюшкин должен был: «О Куре разведать, до которых мест мочно судами мелкими итить, чтоб подлинно верно было». Румянцеву поручалось: «Смотреть накрепко места положения, а именно от Баки до Грузии какая дорога столь долго мочно с войском итить и мочно ль фураж иметь и на сколько лошадей и путь какоф для войска;… 3. Мочно ль провианту сыскать; 4. Армяня далеко ль от Грузии и стого пути;…Курою рекою возможно ль до Грузии итить судами, хотя малыми;… 7. Состояние и сила грузинцоф и армян, тако ж пути, о которых выше писана, которой удобнее для действ воинских – сие самое главное дело». Не может быть сомнений, завоевание Закавказья и соответственно война с Турцией – вот очередное направление имперской политики Петра на Востоке.
А что же Индия? Петр, по-видимому, намеревался, создав и усилив плацдарм на южном берегу Каспия, двигаться дальше на юг. Об этом точных сведений нет. Но есть сведения о других, совершенно неожиданных поисках пути к вожделенной Индии. Речь идет о снаряжении тайной морской экспедиции в Индию с заходом на Мадагаскар.
Как известно, в конце XVII – начале XVIII века на Мадагаскаре нашли пристанище многочисленные пиратские шайки, вытесненные из Карибского бассейна. Обстановка на Мадагаскаре описана Даниелем Дефо в увлекательном романе «Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона». Положение пиратов было крайне непрочным, ибо англичане и французы жестоко преследовали разбой на море. Тогда в пиратской «республике» возникла идея просить протекцию у какого-либо европейского государя, с тем чтобы присоединить к его государству Мадагаскар. Такие предложения делались голландцам, французам. В 1718 году один из главарей пиратов Каспар Морган посетил Швецию и получил охранную грамоту, согласно которой он отныне являлся наместником шведского короля на Мадагаскаре. В 1722 году шведы отправили на Мадагаскар экспедицию командора К. Г. Ульриха на фрегате «Яррамас», которая дошла лишь до Испании и, простояв несколько месяцев в Кадиксе, вернулась в Швецию. И хотя эту экспедицию, как и весь замысел шведов, окружала тайна, Петр стал ее обладателем, получив информацию через поступивших на его службу моряков, среди которых был принятый в вице-адмиралы российского флота швед Д. Вильстер – опытный моряк и флотоводец. Летом 1723 года он по заданию Петра представил записку о попытках шведов закрепиться на Мадагаскаре и о том, что пиратам разрешалось вступить в подданство шведского короля и «слыть шведским населением на вышеписанных островах и всем вкупе со всею подданною верностию в первечные веки короны Свейской соединенными пребывать». В заключение Вильстер рекомендовал Петру связаться непосредственно с Морганом, чтобы «Его императорского величества намерение по желанию всяким благополучием наградить». В ноябре 1723 года, то есть тогда, когда флот уже завершил кампанию, Петр дал распоряжение о начале подготовки экспедиции, причем все это было обставлено особой секретностью. Для экспедиции, которая поручалась Вильстеру, определялись прекрасные фрегаты голландской постройки – «Амстердам-Галей» и «Декронделивд», укомплектованные лучшими моряками флота. Фрегаты предписывалось снабдить продовольствием на восемь месяцев, замаскировать под торговые суда. Они должны были двигаться, минуя оживленные морские перекрестки, не через Ламанш, а «кругом Шкоции и Ирляндии… дабы не дать никому никакого подозрения» на юг. Инструкции, данные Вильстеру, предусматривали конечной целью экспедицию в Индию. По дороге корабли должны были зайти на Мадагаскар, и Вильстеру поручалось пригласить пиратского «короля» в подданство российского императора. Необычайное время года для сборов, их поспешность и секретность – все это делалось для того, чтобы опередить подобную экспедицию шведов. В верительной грамоте малагасийскому владетелю от 3 декабря 1723 года говорилось об этом почти неприкрыто: «Объявляем сим, понеже нам ведомо учинилось, что высокопочтенный король славного острова Мадагаскарского в прошлых временах искал протекции у покойного короля шведского… того ради мы за благо изобрели к нему, высокопочтенному королю Мадагаскарскому нашего вице-адмирала Вильстера и капитана морского Мясного и капитан-поручика Кошелева к оному наше намерение предложить, а именно, что ежели вышеупомянутый король Мадагаскарский склонность имеет у какой державы протекцию искать, то мы от сердца желаем, дабы мы то счастие имели оного в нашу протекцию принять…».
Даже при самой богатой фантазии с трудом представляешь флаг Российской империи над фортом в заливе Антонжиль острова Мадагаскар. И тем не менее планы эти были близки к осуществлению. От Мадагаскара Вильстер должен был двигаться дальше – в Индию. Согласно специальной инструкции он, как полномочный посланник России, должен был попасть к Великому Моголу «и всякими мерами… его склонить, чтоб с Россиею позволил производить коммерцию, и иметь с ним договор, какие товары потребны в Россию, также и какие в его областях товары из России надобны суть». Важно отметить, что организация этой экспедиции совпала по времени с заключением русско-персидского мира 1723 года, по которому к России отошли прикаспийские провинции Персии. Координация этих столь разных событий осуществлялась одним человеком – Петром. Но экспедиция не состоялась.
21 декабря 1723 года корабли вышли из Рогервика, но сразу же попали под шквальный ветер, и «Амстердам-Галей» дал сильную течь. Пришлось идти в Ревель, чтобы отремонтировать корпус фрегата. Для этого нужно было положить его на борт. Во время килевания в январе 1724 года произошло несчастье – пушечные порты фрегата были не только не законопачены, как это полагалось при таких операциях, но даже и не закрыты. «Амстердам» перевернулся. Многим (кроме шестнадцати человек) удалось спастись, но экспедицию пришлось отложить. Петр дал распоряжение подобрать новые корабли, но они оказались не подшиты коровьими шкурами, которые предохраняли днища от моллюсков южных морей. Шкур не оказалось на складе… одним словом, дальше все было так, как это частенько бывает на Руси.
В итоге подготовка кораблей к походу затянулась, а в феврале Петр приказал отложить экспедицию до лучших времен. К этому времени он получил от уже упомянутого командора Ульриха точные сведения о том, что пиратская «республика» на Мадагаскаре распалась, колония обезлюдела. Из этого царь мог заключить, что вряд ли стоит рисковать в этой авантюре с Мадагаскаром.
Но мысль о поиске морского пути в Индию не оставляла Петра. В конце жизни он решил выяснить возможность северного пути и вслед за отправленной в 1719 году экспедицией И. Еврейнова и Ф. Лужина послал на Дальний Восток В. Беринга с заданием изучить возможность прохода между Азией и Америкой. Одновременно царь стремился как можно быстрее освоить персидские провинции. Впоследствии, выполняя его планы, правительство Екатерины I расширяло свои владения к северу и югу от Решта, занимая города, укрепляя их, строя крепости, одна из которых получила название Екатеринополь…