Петр Великий (Том 2)
Шрифт:
Донеслось негромкое пение. Пётр прислушался и шагнул к двери.
– Ну и Марья Даниловна! Ай да искусница! Пойти нешто послушать?
– И то, – подтвердил Павел Иванович. – Пошто, с делом покончив, не отдохнуть. Делу, Пётр Алексеевич, время, потехе – час.
Глава 7
КЛЕВЕТА
– А мы тут без тебя с науками прикончили! – пошутил государь, здороваясь с только что приехавшим к князю-кесарю Меншиковым.
На недоумение гостя Фёдор Юрьевич ответил рогочущим рыканьем – особенным, одному ему
– Ррраз – и прррикончили!
– Не разумею, – пожал плечами светлейший. – Как так прикончили?
– Читай, уразумеешь.
Царь протянул «птенцу» бумагу. Но Меншиков обиженно отстранился: Пётр задел самое больное его место. Всё что угодно можно было поручить Александру Даниловичу. Он брался, и почти всегда успешно, за любое незнакомое дело. Но одно упорно не давалось ему – грамота. Как ни старались учителя, как ни жаждал он сам научиться чтению и письму, ничего не выходило.
– Читай, читай, фельдмаршал! – хохотал царь. – Ничего тут мудрёного нету. Хочешь, я тебе окуляры у аптекаря выпрошу?
Меншиков пыхтел, хмурился и вдруг сам расхохотался, – повернув листок вверх ногами, завопил на весь терем:
– Ещё молимся о доброй чаре тройного боярского и о патриархе всешутейшего собора нашего…
– Правильно! – перебил его князь – кесарь. – Не читаешь, а елеем душу смазываешь!
Он кликнул дворецкого и приказал подать вина.
– Зачем же с наукой прикончили? – переспросил всё ещё ничего не понимающий Меншиков.
– Грамоте, цифири и некоторой части геометрии отныне все недоросли обучаться должны, – важно объявил царь. – Вот с чем прикончили.
– Значит, Пётр Алексеевич, всем за букварь приниматься?
– Обязательно всем.
– И заскулят же бояре…
– Ничего! Погодя земно кланяться будут за чад своих.
Пётр глубоко верил в свои слова. Приказ о всеобщем обучении, как и всё, что он затевал, преследовал одну цель: создать как можно скорее достойных начальников из дворян.
– Купчинам положено, – в сотый раз повторял он одно и то же, – торг разумный вести, духовенству – бражничать и неукоснительно внушать народу нашему, что на небеси сидит Бог, а на земле государь. Дворянство же, Александр Данилович, стать иная. Без дворянина не быть и единодержавию. Посему всюду, на всяком месте, должен сидеть в головах дворянин. Ну а какой же дворянин головой может быть, ежели он разным артеям не обучен? Только ты один у меня юродивенький. Ну, да в семье не без урода. Ты и так хорош.
Выпив вина и закусив, Пётр вместе с Меншиковым ушёл.
Небо было заволочено тучами. Вода в застоявшейся луже покрывалась судорожной рябью, словно и ей было студёно, неуютно и одиноко.
– В эдакую-то непогодь да воевать ежели? – остановился Пётр перед мокрой двуколкой. – Не сладко? А?
– На войне, Пётр Алексеевич, всегда жарко, – геройски выпрямился Александр Данилович. –
– Пешком пойдём! – крикнул государь и направился к воротам.
Под тяжёлыми шагами гнулись и скрипели мостки, из-под досок с шипением взмётывались грязные веера стоялой воды.
– Какие вражеские полки?
– Те, что под воеводством царевича Алексея Петровича ходят.
Государь вспылил:
– Чего вы все Алёшкой меня пугаете? Какой он мне ворог? Да и чего мне страшиться теперь, когда он сына родил? Объявлю Петра Второго Алексеевича наследником, и вся недолга. Юродивым не стол царский надобен, а келья монашеская… Сам её добивается.
– Ой ли? – неожиданно дерзко возразил светлейший. – Так ли уж тих Алексей Петрович, что спорить не станет? – И, заметив, как вздрогнул царь, добавил: – А по чьему велению нынче Евстигней в Суздаль собрался? Не по указу ли Алексея Петровича?
– Врёшь! Клевету возводишь! Сам хочу услыхать сие из уст Евстигнея… Без него и на глаза не смей мне казаться! Не может быть, чтоб вороги мои, его окружившие, отважились на эдакое дело – подбить его! Духу не хватит у них…
Меншиков со всех ног понёсся разыскивать протодиакона.
– Выбирай! – стаскивая Евстигнея с постели, отрезал он. – Либо одним махом оглоушь государя байкою, коей я тебя сейчас научу, либо нынче же собирайся на вечное жительство в холодные земли.
Выслушав «байку», протодиакон не на шутку перетрусил.
– Боюсь, светлейший, потому ежели царь… не того… кривду учует вдруг. Оба мы тогда, князь мой благоверный, восплачем.
– Выходит, и так и эдак пропал ты – что один, что со мной. А посему думай скорее.
– И думать тут нечего. Иду… того… в Москва-реку.
Пальцы Меншикова вцепились в горло протодиакона.
– Нет, нет! – завопил тот. – Я шуткою! Ей-Богу, пойду…
Пётр сидел у Екатерины, когда ему доложили о приходе фельдмаршала и Евстигнея.
Протодиакон в первый раз в жизни встретился лицом к лицу с государем. Это ошеломило его. В голове всё смешалось. Вся меншиковская наука пошла прахом. Он бросился на колени и приник губами к забрызганному грязью сапогу царя.
Царь не любил повергающихся перед ним в прах.
– Нализался грязи, отец, и вставай!
Ободрённый шуткой, Евстигней набрался духу и встал.
– Протодиакон, а страшишься меня…
– Не страхом ненависти страшусь, но, яко перед лицеем Всевышнего, благоговею перед помазанником его.
– Теперь воистину вижу священнослужителя. Льстив и елеен. Ну да ладно уж. Садись и выкладывай.
Перекрестившись на образа, Евстигней послушно присел.
– Везу, преславный, земной поклон инокине Елене от новорождённого внука, Петра Алексеевича. И того… от царевича Алексея Петровича глагол: «Мужайся-де, мати. Благовестительствуют ми силы небесные поднять глас свой к народу православному. Настало-де время восстать против онемечившегося родителя. Молись-де, мати, чтобы… того… скоро узрел я тебя в царских одеждах…»