Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
— Так вы полагаете, что вопрос о престолонаследии окончательно решится с родами княжны Кантемир?
— Видите ли, дражайший маркиз, всё это, как я уже говорил, весьма тонкая материя. Как вам известно, существует сын покойного царевича Алексея Петровича, приходящийся его величеству законным внуком. Равно есть две дочери, из коих старшая, Анна, — любимица государя. Образовались две партии: одна стоит за права Петра Алексеевича, другая — за права Анны Петровны. Рождение младенца мужеского пола у княжны может разрубить сей гордиев узел. Впрочем, обе партии, кои я назвал вам, до поры себя перед
— В знаменитых империях Рима и Византии, — задумчиво произнёс маркиз, — император назначал себе преемника.
— Вот-вот! — подхватил Пётр Павлович. — Однако наш государь может спутать все карты, и обе партии могут остаться с носом.
— А не возропщут ли отпрыски древних боярских родов?
— Государь живо заткнёт им рот, — отозвался Пётр Павлович. — Его воля есть высший закон, и никто не вправе её оспаривать.
— Недовольные будут, — убеждённо сказал маркиз. — При всех монархах во все времена были недовольные. Одни могли высказываться свободно, другие собирались по углам и роптали тайно, третьи отваживались бунтовать.
— У нас сего не будет. Государь крут, его все боятся.
— Скажите, милейший барон, не справлялись ли вы у сыновей князя Дмитрия, получали ли они от него известия?
— Сказать по правде — нет. Ежели бы и были, то кто-нибудь из них меня оповестил.
Оба посетовали на князя. Отправляясь в низовой поход, он обещал время от времени оповещать их, своих друзей, о том, как идут дела, каков его величество.
— Впрочем, я не удивляюсь, — заметил Пётр Павлович. — Перед отбытием князь жаловался мне на недомогание в печени и почках. Он охотно бы отказался от столь продолжительного пути, но государь настоял...
— Всё больше из-за княжны, — вставил маркиз.
— И это. Но вы же знаете, что князь Дмитрий — великий знаток Востока. И только он один в состоянии печатать обращения к народам, исповедующим мусульманство, ихними литерами.
— А Толстой?
— Пётр Андреевич, конечно, человек высокообразованный, но не настолько. Сидючи в Царьграде сначала нашим посланником, а затем узником, он выучился говорить по-турецки. Но писать — помилуй Бог. А князь Дмитрий превосходно знает их язык, даже лучше природного турка, ибо его знания — от высокой учёности. Он, как там говорят, мюдеррис — доктор богословия. Сам султан уважал его за учёность. Но, увы, здоровье его пошатнулось.
— Он ведь ещё не стар, — не очень уверенно предположил маркиз.
— В будущем году ему будет пятьдесят. Наш государь всего на год старше. Но, знаете ли, молодая жена... — И Пётр Павлович лукаво подмигнул. — Когда, знаете ли, жена моложе собственной дочери, она требует много соков.
— То есть как? — не понял маркиз.
— Ха, француз спрашивает меня о сём предмете! — И Пётр Павлович картинно развёл руками. — Ис-су-шает, — закончил он по слогам, — Непомерная трата сил.
— Однако князь Дмитрий выглядит вовсе не иссушенным, куда моложе своих лет.
— Ноблесс
— Бедный князь Дмитрий. Оказаться меж молота и наковальни — меж женой и дочерью... Ему не позавидуешь.
— Мне остаётся только согласиться с вами, дорогой маркиз.
Кампредон стал откланиваться, сославшись на то, что его ждёт курьер.
— Вы не знаете моего патрона. Если он не получает вовремя дипломатического донесения, следует грозный выговор. Мне приходится напрягать иной раз всё своё воображение, для того чтобы сочинить нечто занятное. Вы ведь знаете, любезнейший барон, что мало-мальски стоящие события случаются далеко не часто. Так что приходится отписываться.
— Отписывайтесь, но знайте меру, — шутливо напутствовал его Шафиров.
Вернувшись к себе, маркиз запёрся у себя в кабинете. Некоторое время он расхаживал взад и вперёд, морща лоб. Впрочем, тему ему подсказал вице-канцлер, животрепещущую тему, особенно в предвидении грядущих драматических событий.
«Русские, руководимые законами и разума и природы, — писал Кампредон, — убеждены, что престол по праву принадлежит Великому князю (внуку Царя Петра, сыну казнённого Алексея Петровича), законному, по прямой линии, наследнику Его Царского Величества, и эту мысль не искоренят в них никакие указы Царя, как ни велика его власть теперь. Но воображать, будто бы можно сохранить её и на том свете и ожидать повиновения себе после смерти, было бы нелепо... Если не позаботятся примирить убеждённость народа с любовью Царя к своим дочерям, то в России непременно возникнут беспорядки, а может быть, и междоусобная война, которой не преминут воспользоваться соседи. И единственное средство устранить это — женить Великого князя на младшей царевне. Царь, как глава Церкви в своём государстве, может и сам разрешить этот брак...
Со времён последней почты здесь не получено ещё никаких известий из Астрахани. На днях туда отправили порох взамен подмоченного на Волге...»
Маркиз перечитал письмо, нашёл, что оно должно произвести впечатление в Версале, и аккуратно запечатал его зелёной сургучной печатью со своим вензелем и гербом.
«Междоусобной войны, разумеется, не будет по столь внутреннему поводу, как престолонаследие. Царь крут и сего не потерпит, — повторил он понравившуюся ему фразу. — Вельможи составят партии и станут грызться между собой — вот и всё возмущение. Победит сильнейшая партия, на чьей стороне окажутся наиболее именитые и авторитетные.
Но если Мария Кантемир родит мальчика... Вот тут-то и начнётся великая заваруха. Ибо это событие случится вот-вот, если ещё не случилось».
Маркиз отложил перо. И воображение его воспарило.
Глава четырнадцатая
ЧЁРНЫЙ ЕВНУХ И ЕГО ВЛАСТЬ
Турка как есть чурка. Балаболит, балаболит —
не поймёшь ничего.
Наши бары растабары, говорят чисто татары.
Намешалася порода от агарянского рола.
Грозен враг за горами, а грозней за плечами.