Петтер и красная птица
Шрифт:
Пока я рассказывал, тётенька всё время смотрела на меня. Она не улыбалась. Она смотрела на меня серьёзным, неподвижным взглядом. Рука с карандашом застыла в воздухе. А я всё говорил и говорил. Слова как-то сами находились, не надо было их искать. Сначала я говорил хриплым басом, который принадлежал Рудольфу Вальстрему, но постепенно голос прочистился, он становился всё тоньше и звонче и превратился в мой обыкновенный мальчишеский голос. И когда я рассказывал про Рудольфа Вальстрема, то это уже был я сам, это я про самого себя рассказывал. А дочь Вальстрема превратилась в Лотту, у неё были Лоттины волосы,
— Им так плохо, — всхлипывал я. — Ох, как им плохо. Просто ужасно.
Я почувствовал, как её рука гладит меня по спине, которая вся тряслась. Потом рука погладила меня по волосам. Шляпа с меня давно свалилась, она лежала у меня под ногами и была похожа на огромный серо-бурый гриб.
— Ты говорил о самом себе, верно ведь? — сказала она своим спокойным голосом. — Сначала я не знала, что и думать. Честно говоря, я решила, что это какая-то шутка. Но теперь я понимаю, что тут дело серьёзное. Рудольфу Вальстрему и правда плохо. Но кто такой этот Рудольф Вальстрем? Ты пойми: чтобы я могла тебе помочь, ты должен рассказать мне всё как есть. Понимаешь?
Тут я услышал за окном птичий щебет. Рама была приподнята, а прямо под окном росла берёза, огромная, густая берёза, она вся трепетала на ветерке и отбрасывала тени на светло-серые обои, тени появлялись и исчезали, будто подмаргивали. Вдруг я увидел за стеклом птичку. Она будто застыла, распластавшись в золотом свете — вот-вот влетит. И я увидел, что у нее Лоттины глаза. Птица исчезла, но птичий щебет по-прежнему наполнял комнату.
— Что это за птица? — спросил я.
Я почувствовал у себя на лбу её руку, лёгкую, как птичье крыло.
— У тебя жар, — сказала она. — Ты болен. Скажи, как тебя зовут, мы поможем тебе добраться до дома, тебе надо лечь в постель.
— Я уж как-нибудь сам, — сказал я.
Я поднял шляпу и нахлобучил её на голову. Когда я встал со стула, я почувствовал, что ноги у меня как чужие. Мне надо было поскорее туда, к птицам. Отыскать ту птицу, у которой были Лоттины глаза. Она указала бы мне дорогу домой. Пойду прямо за ней, куда она полетит, — и приду домой, думал я.
— До свидания, — сказал я. — Мне тут недалеко. Совсем близко.
Она, видно, не знала, как ей поступить. Когда я повернулся, чтобы идти, она положила руку мне на плечо, но удерживать не стала.
Я быстро спустился по лестнице. Эта дурацкая слабость в ногах вроде бы прошла. Рудольф Вальстрем уходил с биржи труда, не получив работы, а вообще-то никакого Рудольфа Вальстрема больше не было, он просто перестал существовать, существовал только я и птичий щебет вокруг, и хотел я только одного — отыскать ту птицу, которая взглянула на меня Лоттиными глазами, посмотрела секундочку и исчезла в трепещущей листве облитой солнцам берёзы.
Я стоял, задрав голову, под огромной берёзой.
Над самой верхушкой я увидел краснокрылую птицу, она летала там кругами, круг за кругом. Может, это она и есть, подумал я. Птица ринулась косо вниз и полетела к городу. Я двинулся за ней.
Глупость, конечно, ужасная. У птиц не бывает глаз наших сестёр. Птицы — не какие-нибудь там добрые вестники, указывающие путь заблудившимся мальчишкам. А если они тычутся в оконное стекло, это говорит только об их глупости, а не о какой-то особой, таинственной мудрости. Но эта птица была для меня всё равно что соломинка для утопающего. А я и правда был утопающий. Я остался без денег, без работы, и даже без надежды.
Куда она вела меня, эта удивительная птица?
Она то пропадала из виду, то вдруг снова появлялась. Я бежал за ней по улицам и, наверное, обежал полгорода.
И куда ж она меня привела? К уличному продавцу сосисок. Он пристроился со своими сосисками у стены дома, прямо под огромным рекламным плакатом, который нахально уверял, что на свете нет ничего прекраснее сливочного масла (если не считать любви). Продавец сосисок скармливал птицам одну из своих булочек. У ног этого доброго дядечки и приземлилась моя птица и стала клевать крошки.
— Клюйте, милые, клюйте, — приговаривал он.
Я подошёл поближе. У дядечки было симпатичное лицо с прищуренными голубыми глазками над сизым носом картошкой. Рядом стоял мопед с маленькой платформой для груза спереди: сосисочная на колёсах. Я вдохнул запах горячих сосисок и вдруг почувствовал, как мне хочется есть.
— Тебе сколько? — спросил он.
— Да у меня всего крона пятьдесят, — сказал я.
— Ничего, не горюй, — сказал он. — Я тебя угощаю. Бесплатно.
Он довольно захихикал, достал булочку, сосиски и щедро намазал горчицей и кетчупом. Я уплетал сосиски и смотрел на птицу, которая прыгала у моих ног и всё поглядывала на меня — честное слово, глаза у неё были похожи на Лоттины. Потом она взлетела и скрылась за церковной колокольней.
А потом я увидел полицейскую машину, она появилась из-за угла в конце улицы и стала медленно приближаться. У меня душа ушла в пятки. Может, это та тетенька с биржи труда позвонила в полицию? А что, если меня разыскивают как беглеца? Может, полиция напала на мой след после того, как я выпустил лисенят? Надо было как-то спасаться.
Странно, но весёлый продавец сосисок тоже почему-то перетрусил. Он глядел на чёрно-белую машину с мигалкой, как заяц на волка. Он быстро захлопнул крышку своего бачка с сосисками и привязал его покрепче к платформе.
— Мне надо сматываться, да побыстрей, — сказал он.
— А можно мне с тобой? — попросил я. — Меня тоже разыскивают.
— Давай полезай, — сказал он. — Только держись покрепче, а то вылетишь.
Я влез на платформу и примостился рядом с бачком, картонными коробками с булочками, горчицей и кетчупом, бидоном с водой и бутылью с бензином. Продавец сосисок натянул краги, надел мотоциклетные очки, которые вынул из своего белого халата, потом разогнал мопед и дал полный газ. Рывок, и мы понеслись. Мопед был, наверно, тренированный, он так нёсся по улицам, что я подпрыгивал на своей платформе и цеплялся изо всех сил, чтоб не вылететь. На поворотах мою «телегу» чуть не переворачивало, я съезжал как с горки и стукался о борт. Из бачка выплёскивался горячий отвар. Полиция нагоняла нас. Сирена выла, и мигалка мигала. Они были всё ближе.