Пейзаж с бурей и двумя влюбленными
Шрифт:
— А кто они, эти влюбленные? — спросила Женевьева извиняющимся тоном — ей было стыдно за свое непонимание. — У них нет лиц...
— Да, — согласился Вернон и наклонился к полотну, словно стараясь разглядеть лица двух людей. — Я не знаю, кто они. И не совсем понимаю, о чем у них разговор. Это страстное признание? Или радостное объяснение своих чувств? Это меня мучает, не дает работать. Ведь я не могу просто вписать лица в уже готовый пейзаж — сам пейзаж зависит от того, кто будет в нем находиться. Но скоро я узнаю. Вот увидите — все случится довольно скоро. И тогда я допишу свою картину. Впрочем, и сейчас тут есть что делать — например, вот эти каштаны сбоку —
Женевьева горячо поблагодарила художника и получила приглашение приходить в любое время — он всегда готов с ней поговорить.
Уже уходя, Женевьева вспомнила, что очень хотела задать один вопрос. Она преодолела робость и уже с порога спросила:
— Скажете, а та женщина на портрете... Вон там, напротив — кто она? Портрет такой странный...
Видимо, художник еще не окончательно ушел в свою работу, потому что услышал вопрос, и он даже не вызвал у него раздражения.
— О, это действительно странный портрет, — согласился он. — Вы чуткий зритель, раз выделили его из всех. Собственно, это портрет не одного, а сразу двоих людей.
— Двоих? — удивилась Женевьева. — Как же это?
— Одна — наша современница, очень милая дама. Ее зовут Камилла, она недавно вышла замуж за одного американца и носит фамилию Хаген. Она родственница графа и иногда бывает у него в гостях.
— А вторая? Кто такая вторая?
— А другая — Мария-Луиза д’Аргонь, баронесса де Шателлэ. Она жила в шестнадцатом веке и была гугеноткой. Она любила трагической любовью врага своей семьи и погибла, став жертвой этой любви.
— Но как это может быть? Тут какая-то тайна!
— Да, тут кроется тайна, — согласился художник. — Как-нибудь я вам ее обязательно расскажу.
Глава четвертая
В тот вечер Женевьева долго не могла заснуть, вспоминая посещение мастерской и рассказ художника. “В каком замечательном мире он живет! — размышляла она. — Если бы я так же могла доверять мечтам, видеть скрытые драмы, насколько интереснее стала бы жизнь. А я вижу только людей — одни работают, другие отдыхают, у каждого есть свои достоинства и недостатки, но я не вижу того, что будет, что сделает их участниками драмы. А я — интересно, какая роль в этой драме отведена мне?” Женевьева долго размышляла над загадкой портрета, изображавшего сразу двух людей.
А на следующее утро история, услышанная Женевьевой в мастерской, получила неожиданное продолжение — да такое, что действительность вдруг показалась ей сказкой и создалось такое впечатление, что из-за куста внезапно может выйти Мальчик-с-пальчик или Кот в сапогах. Когда Женевьева направлялась на обычную утреннюю уборку, ее остановила Эмилия. Домоправительница сообщила, что сегодня надо постараться закончить уборку пораньше, чтобы помочь Катрин подготовить две комнаты в ее половине замка: ожидается прибытие важных гостей.
— А кто должен приехать? — спросила Женевьева скорее из вежливости — она видела, что старая дама жаждет поделиться новостями.
— Приезжает родственница графа, которую он никогда не видел, — сообщила Эмилия. Новость настолько захватила ее, что она совсем забыла о своей обычной сдержанности. — Ее зовут Камилла, и она в прошлом году вышла замуж за какого-то американца, который увез ее к арабам, потому что за ним гнались наркодельцы из Нормандии. Американец увез ее на самолете прямо из церкви, представляешь? Теперь они
Итак, загадочная Камилла приедет сегодня или завтра! Новость целиком захватила Женевьеву. Она спешила закончить уборку, чтобы перейти в другую половину замка, где она еще не была, и послушать, что говорят о гостях. Однако ее ждал сюрприз совсем иного рода, сильно испортивший ей настроение.
Она уже закончила убирать комнату Брэндшоу, когда услышала в коридоре голос англичанина. Он стучался в расположенную напротив комнату Жоржетты. Наконец раздался звук отворяемой двери, и Жоржетта сонным голосом осведомилась, зачем ее разбудили в такую рань.
— Я вчера просил тебя сделать расчеты глубин на трех отметках, — своим обычным невозмутимым тоном произнес Брэндшоу. — Расчетов нет, а мне сегодня ехать в Антиб, делать заказ на оборудование. Как я могу что-то заказывать, не зная, на какой глубине мы собираемся работать? Так что давай сделаем расчеты сейчас вместе.
— Нет, утром я работать не могу, — заявила Жоржетта. — Кроме того, насколько мне помнится, меня вообще сюда звали отдыхать, а не работать. Обещали путешествие после помолвки, этакий полумедовый месяц, а что получилось? Помолвка отложена, вместо отдыха — бесконечные расчеты, сиденье над картами, работа и еще раз работа. И, наконец, дорогой жених, как выяснилось, не испытывает особого интереса к сексу. Он у него, видите ли, не находится в числе приоритетов!
Женевьева с самого начала их разговора чувствовала себя неудобно. Она же нарочно оставила дверь в комнату открытой, чтобы владелец знал, что она здесь! Зачем англичанин поставил ее в такое дурацкое положение?! Она не собиралась подслушивать их тайны — а уж тем более их любовные секреты! При последних словах Жоржетты девушка поспешила к двери. Еще не дойдя до нее, она, предупреждая свое появление в коридоре, громко сказала — почти прокричала:
— Я уже закончила уборку, мистер Брэндшоу, комната свободна! — и затем, выскочив в коридор, с каменным лицом проследовала мимо Лоуренса и Жоржетты. Она не смотрела на них, не видела выражения их лиц. Ее никто не окликнул, не остановил. С пылающим лицом Женевьева спустилась во двор, где стояла машина из прачечной, сдала белье, получила новое, на завтра, и отнесла его в свою комнату. Только здесь, закрыв дверь, она смогла дать волю слезам. Она представила, как Жоржетта где-нибудь за ужином скажет Элеоноре или Фуллеру, что, мол, “эта девчонка не прочь подслушать”. Да, у этой работы, кроме сбора грязного белья, есть и другая сторона, еще более грязная. Ах, как противно!
Выплакав слезы, Женевьева вспомнила о просьбе Эмилии. Гости! Таинственная женщина с портрета! Как она могла забыть?! Она бросилась в левое крыло замка.
Добежав туда, она сразу увидела открытые двери двух комнат. Оттуда доносились голоса. Переведя дыхание, Женевьева вошла в первую комнату. Здесь находилась Эмилия, Катрин, Гастон, новый шофер Марсель и сам граф. Мужчины в нерешительности топтались возле старинного комода, а Эмилия спорила с графом.
— Нет, господин граф, послушайте меня, — убеждала его домоправительница. — Конечно, это мебель старая, немодная и, возможно, неудобная. Но ведь она весьма ценная, не так ли? Тут все прямо дышит стариной! Только человек, начисто лишенный вкуса, может проявить недовольство такой обстановкой и предпочесть ей обычную мебель, какой везде полно. Жить в этой комнате — все равно что жить в музее. Ведь здесь ничего не менялось не только при покойной графине, но и раньше, со времен вашей матушки, верно?