Пианисты
Шрифт:
— Ты была великолепна.
— Не лги мне, Аксель. А то у нас не будет общего будущего.
Неужели она действительного так сказала? Весь остаток вечера я думаю об этом. И всю оставшуюся жизнь тоже.
Марианне и Человек с карманным фонариком увозят Аню, как только ее поздравили уже все желающие. В это время из своей артистической уборной выходит Каридис. Лицо у него все еще в испарине.
— I never thought anything like this could happen, and with such a talent! [13]
13
Никогда
Он знает, кто мы. Молодые и многообещающие. Он как будто оправдывается, но Ребекка не позволяет ему отделаться так легко.
— You should have gone directly to the third movement, — говорит она. — You made it so difficult for her! [14]
Он пожимает плечами.
— I only did my job [15] , — говорит он и уходит от нас.
Мы с Маргрете Ирене лежим в кровати. Вот уж не думал, что этот вечер закончится именно так. Мы, наша старая компания, выпили красного вина у «Ремесленника», но весело никому не было.
14
Вы должны были перейти сразу к третьей части. Вы только ухудшили ее положение.
15
Я просто работал.
— Ты не должен предпочесть ее мне, — говорит Маргрете Ирене.
Я не отвечаю. У меня в голове слишком много мыслей и картин. В некоторых из них люди отсутствуют. Куда, например, делась Сельма Люнге? Ее не было в артистическом фойе, где ей полагалось бы быть. Я понимаю, что сержусь на нее. Сейчас я мог бы ее даже ударить.
Маргрете Ирене замечает, что я о чем-то задумался.
— О чем ты думаешь?
— Обо всех, кто изменил.
— Вот именно. — Она с удовлетворением потягивается. — Именно поэтому мы и не должны изменять друг другу.
— Ты неправильно меня поняла. Я думаю о Сельме Люнге. Более эгоцентричного человека я не знаю.
— Эгоцентричные люди обычно получают то, что хотят.
— Правда? Значит, Аня не эгоцентрична.
Маргрете Ирене безнадежно вздыхает.
— Все, Аксель, больше мы о ней не говорим. Сегодня она и так отняла у нас слишком много времени.
— Ты забываешь, все-таки это был ее вечер.
— А теперь он наш!
Мы делаем это второй раз. Это уже последний раз, думаю я. Я вижу только Аню. Она сидит у рояля, худая как смерть, в черном платье. Смотрит на белые и черные клавиши. Пытается вспомнить забытую фразу. Ищет смысл в своей жизни. Но больше всего она ищет Равеля.
Наступает весна. Наконец-то. Тем временем многое изменилось. Аня уехала неизвестно куда. Даже Катрине, которая обычно узнает все,
На улице я встречаю Марианне. Похоже, ей не хочется говорить со мной.
— Аксель! — говорит она, предостерегающе подняв руку.
— Где Аня? — спрашиваю я, сердясь на нее, на всех, но больше всего на самого себя.
Ее лицо смягчается — она видит мое волнение.
— Не спрашивай. Ане хорошо, но мы ее оберегаем.
— От чего?
— Прежде всего, от нее самой. У нее слишком большие амбиции.
— А как ее физическое состояние? Вы заставляете ее есть?
У Марианне в глазах слезы.
— Не знаю, — говорит она.
Больше я ни о чем не спрашиваю.
Она отворачивается, подносит руку к лицу.
— Нам сейчас очень трудно. Надеюсь, ты это понимаешь.
Я киваю, тогда наконец она поднимает на меня глаза и улыбается.
— Ты хороший человек, Аксель.
— Неужели?
Мы обнимаемся, неожиданно и крепко. Не знаю, чей это был порыв, мой или ее, но это не имеет значения. Ее щека прижимается к моей. Собственные чувства смущают меня, и я ее отстраняю.
— Передай ей привет от меня.
— Передам.
— Она будет сдавать выпускной экзамен?
— Непременно. Это входит в наши планы. Не надо так беспокоиться.
Растревоженный, я иду в ольшаник. Мокрый снег, на асфальт бегут ручейки. Но внизу под деревьями сухо.
Ее щека у моей щеки.
Марианне Скууг.
Как она похожа на Аню!
Не знаю, чего я ищу или чего жду. Аня просто испарилась. Критики были снисходительны. Ее признавали, но как-то не с тех позиций. Как будто писали о музыканте-инвалиде. Как будто входили в ее положение. Унижающе положительно. Даже сострадательно. Превосходная степень в их статьях отсутствовала.
Я не на месте, думаю я. Слишком многое меня отвлекает. И Ребекке, и Ане — обеим не повезло в достижении заветной мечты своей юности. Не повезло с дебютом. С прорывом. Ребекка бросила музыку, но как собирается поступить Аня? И чья следующая очередь?
Я сижу под деревьями и смотрю на другой берег реки, где живет Сельма Люнге. Как близко. Всего пара бросков камня. После Аниного дебюта она уезжала, хотела отдохнуть. Но сегодня вечером у меня с ней урок.
Я все еще злюсь.
Сельма встречает меня, как обычно, с мужем в качестве швейцара. Знаменитый философ по-прежнему производит впечатление безумца. Меня поражает, что он не следит за своим ртом.
— Поезжай в город, Турфинн, и купи хлеба, — приказывает она.
Он покорно подчиняется и скрывается за дверью с дурацким хихиканьем, послав мне на прощание болезненную улыбку. Я не знаю, куда девать глаза.
— Смотри на меня, — говорит Сельма Люнге.
На ней длинное черное платье. Она бледна, но вместе с тем сильно накрашена. Выглядит она достаточно привлекательно. Но я не хочу думать об этом.
— Где ты была? — спрашиваю я.
Она ведет меня в гостиную, где, как обычно, уже накрыт чай.
— В Мюнхене, у старых друзей.