Пифагор
Шрифт:
— Но ведь это наши эфебы, — с гордостью, проговорил Эвном. — Среди юношей мой первенец Мнесарх. Он уже дал клятву верности, взяв в свидетели Геру. Это же отборный священный отряд, «гоплиты Геры». Ими командует наш благородный Силосонт, обучая всему, что должен знать и уметь воин. Видишь, он к нам направляется.
И вот Пифагор в крепких объятиях Силосонта, и ещё через мгновение они полулежат на траве среди трещащих цикад. Силосонт не похож на своего брата, но кипучая энергия Поликрата ощущается во всём облике этого немолодого, но ещё крепкого человека.
Силосонт
— Я уже давно слежу за тобой. Сначала я узнал от Эвнома об «исчезновении брата». Твоё появление на нашей родине тоже не осталось для меня незамеченным. Гражданская распря — всё равно война. На любой войне не обойтись без лазутчиков. Один из них побывал в твоей пещере. Ещё не видя тебя, я оценил твою мудрость, но мог ли я предположить, что муж, углубившийся в числа и столь чуждый Аресу, совершит то, что оказалось бы не под силу и нашему герою Анкею! Надо же! Опираясь на предвидение, увести из-под носа Камбиза целую флотилию и уберечь её в местах, где пострашнее любой посейдонской бури кипит соперничество морских держав. Каждая из них, должно быть, была нацелена на беззащитные самосские корабли?
— О нет. Кархедонцы и тиррены — союзники, и решение первых — закон для вторых. От сиракузян же нас оберегали... — А я тоже о тебе слышал, Силосонт. Ты служил в юности у Амасиса в качестве наёмника, а потом вернулся к нему как изгнанник. Но как же Амасис принял тебя, находясь в дружбе с Поликратом?
— Дружба эта была прочной только в первые годы, во многом благодаря Родопее, а потом Амасис понял, что Поликрат ведёт свою игру. Да и с Родопеей он разошёлся. Поэтому он отнёсся благосклонно ко мне и к другим самосцам, и это для Поликрата не было секретом.
— Я слышал, что Амасис чем-то досадил Камбизу и, вызвав его гнев, был им убит.
— О нет. Амасис умер своей смертью. Возможно, весть об объявлении ему войны ускорила его кончину. Через Навкратис — я, как и многие другие самосцы, жил тогда в этом городе — проходило египетское войско во главе с Псамметихом, сыном Амасиса, направляясь к границе, чтобы преградить путь персам. Ионийские наёмники, помнившие меня ещё юношей, уговорили к ним присоединиться.
— Конечно же, — вставил Пифагор. — Поликрат оставил тебя без всего.
— Да нет! — возразил Силосонт. — Я помню, кем был Амасис для ионийцев, и поэтому меня пугало персидское завоевание. Пока мы укрепляли Пелусий — египтяне, многие годы отражая набеги ливийцев, не ожидали нападения с востока, — появились персидские полчища. Камбиз провёл их через сирийскую пустыню. Со стен было видно, как персы гонят кнутами к нашим укреплениям карийцев и лидийцев. Они отличаются по вооружению от персов и мидийцев. Первый бешеный натиск был отражён. И вот ночью стражи заметили подбирающихся к воротам персов. Их вёл галикарнасец Фанес. Незадолго до этого он у нас в Навкратисе посвятил Аполлону статую. Воины Камбиза залегли, а Фанес...
Силосонт замолк.
— Что же ты остановился? — спросил Пифагор.
— Страшно вспоминать. Наши, схватив Фанеса, наклонили его над пифосом и отсекли ему голову. Затем они влили в пифос амфору вина. Вот этот напиток мне пришлось выпить вместе с другими. Разъярённые предательством, мы ринулись в бой и долго гнали напавших. Затем нас окружили. В живых остались немногие.
Раненный, я выполз с поля боя и добрался до Мемфиса, где у меня были друзья среди египтян. К празднику явления нового Аписа рана затянулась. Камбиз, возвращаясь из Эфиопии, вступил в город и, не зная египетских обычаев, принял праздничное ликование за мятеж.
— И ты видел, как он заколол Аписа?
— О чём ты говоришь? На моих глазах вокруг Аписа резвились египетские мальчики, что-то выкрикивая, а он мычал, поматывая огромной головой, кажется и не подозревая, что его считают воплощением бога. А сдох Апис, как мне стало известно, уже позднее, когда Камбиз находился в Эфиопии. И жрецов, вопреки тому, что болтают эллины, персы и пальцем не тронули.
— Какое счастье! — воскликнул Пифагор. — Значит, не погибла многовековая египетская мудрость, о которой я так много слышал от моих вавилонских учителей.
— Не погибла, — ответил Силосонт. — Жрец Уджагорресент, мой гостеприимец, в последние годы правления Априя служивший Исиде, не примирившись с самозванцем Амасисом и за это подвергшийся гонениям, назначен Камбизом Великим Врачом и одновременно управляющим дворцом, отныне принадлежащим Камбизу.
— А как персы относятся к эллинам, оказавшимся в Египте? — спросил Пифагор.
— Посуди сам по моей истории. Иду я в своём алом гиматии по Мемфису, и вдруг ко мне подходит персидский воин с толмачом-эллином. Персу — а это был царский телохранитель Дарий — понравился мой гиматий, и он попросил уступить его за любые деньги.
— И сколько ты с него взял? — спросил Пифагор.
— Я объяснил, что не торговец, а воин, и речь может идти лишь о подарке. И тут же, сняв гиматий с плеч, передал его персу. Тот, узнав моё имя и родину, сообщил мне, что вскоре в Навкратис должны прибыть из Самоса корабли для затеянной Камбизом войны с Кархедоном. Естественно, я поспешил в Навкратис, чтобы повидать сограждан. Но корабли так и не прибыли. А Камбиз, их не дождавшись, повёл войско против эфиопов.
— Ну и чудеса! — воскликнул Пифагор. — Наши судьбы, не скрестившись в Навкратисе, соединились в Навплии. И всё то время, в какое ты готовил войско для вторжения на Самос, я вёл к тебе самосские корабли, необходимые для осуществления твоего замысла. На них и люди.
— Тех, кто захочет принять участие в освобождении Самоса, — сказал Силосонт, — мы примем в свои ряды. Метекам пообещаем вернуть их дома и имущество, может быть, часть из них вольётся в наше войско. Тех же, кто не хочет воевать, неволить не будем. В твоё полное распоряжение будет оставлен корабль, на котором ты плыл, со всею командой и кормчим. Насколько я понял, ты собираешься в Новую Элладу?
— Не сразу. У меня много дел в старой. Вот хочу побывать в Олимпии. Не отпустишь ли со мной брата?