Пикник
Шрифт:
Его осенило, он поднял палец:
– Бумагу забыл!
Папа нырнул в темный проем двери и тут же вернулся, держа в руках рулон. Отмотав от него приличное полотенце, он аккуратно сложил ленту и сунул в нагрудный карман.
– Похоже, все, - он шагнул с крыльца.
– Ну? Отправляемся?
– Отправляемся!
– весело сказала мама и указала на корзинку, которую папа послушно подхватил, просунул руку под ручку и тяжело двинулся к покосившимся воротцам. Мама поспешила пристроиться рядом, сын шел позади них и уныло смотрел на свою грушевидную тень.
Они покинули участок и пошли
– Не бери в рот!
– казалось, что папа затылком следит за его действиями.
Мама сочла нужным вмешаться:
– Ну, ты уж прямо тормозишь его, будто тут радиация!
– Радиация!
– фыркнул отец.
– Когда радиация - поздно будет.
С чьего-то двора пахнуло гнилой рыбой.
– Пойдем быстрее, - попросила мама.
Мальчик уже обогнал их и шагал впереди, размахивая зажатым в кулак стебельком.
Путь теперь лежал под уклон, и домики послушно катились с горки. Строго прислушиваясь к радиопозывным, путники шли мимо черных вил, торчавших из навозного холмика; прочь от брошенного в траве автомобильного остова, ржавого и облезлого, заросшего бурьяном; куда подальше от лопухов и юрких птиц; стороной от дождевой бочки с подозрительной водой; одесную огородного пугала, бившегося в судорогах на холодном ветру. Сухость и влажность, вода и огонь, и пятое, сборное образование, пятая дачная эссенция - держащаяся особняком и вмещающая остальные. Плюс неожиданные люди в огородах, как сомнительные вкрапления в безлюдную природу.
Через двести шагов проселочную дорогу раздавило расплющенное шоссе. Папа замедлил ход и придержал маму за локоть. Он остановился на кромке асфальта и внимательно посмотрел налево. Оттуда вмиг приехал стрекозий спортивный велосипед, стрекотавший монотонно и мягко, как часы; велосипедист был в очках и тоже смахивал на стрекозу. Когда он скрылся, шоссе онемело. Тройка пешеходов пересекла шершавую ленту, напомнившую мальчику аварийный запас бумаги в отцовском кармане, и углубилась в новое садоводство.
– Да что же это - гонит и гонит, - сказала мама, глядя из-под ладони в небо, где тучи громоздились друг на дружку сырыми ломтями, чередуясь с прожилками белесой голубизны.
– Поторопимся, - сказал папа и остановился, чтобы прикурить. Он тут же выругался, ибо слепень пристал к нему при первых признаках обездвиженности объекта.
– Вот же чертова сволочь! И ветер ему нипочем.
По счастливой случайности папе удалось сбить слепня на землю так, что тот, опрокинутый навзничь, забился, охваченный тупой паникой. Мальчик опередил отца и с чувством впечатал его каблуком в песок, провернувши три раза, будто затаптывал окурок.
– Правильно, - сказал папа, перевесил
Справа и слева от них расстилалась лужайка с выцветшим клевером.
– Сплошные враги, - бормотал папа, не в силах забыть слепня.
– Сынуля, смотри - коза!
– пригласила мама, и мальчик проследил за ее пальцем, нацеленным на желтоватую козу, которая застыла возле колышка и глядела на них через узкие щели зрачков, похожих на ясеневый лист.
– Я ее поглажу, - решительно сказал мальчик.
– Погладь, - разрешил отец, остановился и стал смотреть, как мальчик пересекает лужайку, подходит к козе и осторожно дотрагивается до репьев, застрявших в ее долгой шерсти.
Коза равнодушно отвернулась. Тот, осмелев, прикоснулся к хребту; потом опробовал рог, орудуя кончиком пальца.
– Ну, поговори с ней, поговори, - ядовито посоветовал папа.
– Не боишься? Придет еще ночью...
– Очень надо, - поджал губы сын и едва не добавил: "она же не настоящая".
– Тогда пошли, раз не надо, - отцу надоело стоять.
Не дожидаясь ответа, он тронулся с места и через несколько шагов обернулся.
– Веселей!
– потребовал отец.
– Еще только озеро, а времени уже черт-те сколько. Какой тут, к дьяволу, пикник!
Мама взяла мальчика за руку, и они быстро догнали папу, который успел дойти до поворота к озеру.
На песчаной проплешине пляжа ветер усилился. Мама придержала панаму, отец поднял воротник, а сын погнался за пластиковым стаканчиком, который никак не давался ему под носок. При виде одинокого деда, с мылом мывшегося в озере, папа застыл, как вкопанный.
– Эй, - закричал он в крайнем возмущении, сложив руки рупором.
Фигура медленно обернулась и стала протирать непонимающие глаза, заляпанные белым.
– Тебе, тебе!
– бесновался папа, и мама взяла его за руку, опасаясь беды.
– Ты что - дурак тут мыться, в озере? В баню не сходить? Пенсию по инвалидности задерживают?
– А?
– донеслось от воды.
– На!
– процедил сквозь зубы папа, отвернулся и пошел быстрым шагом, желая поскорее миновать озеро. Мальчик вприпрыжку бежал рядом, мама озабоченно семенила, то и дело сбиваясь с ритма.
– Паскуды, - бормотал папа и подставлял ветру запрокинутое лицо, готовый драться с ветром, солнцем, небом и землей, которые стали свидетелями беззакония, но не приняли мер, а значит, были заодно с этим беззаконием, и всей компанией - дуя, жаря, нависая и проседая - стремились досадить папе.
Оставляя озеро позади, они срезали угол и вышли на широкую грунтовку, которая разрезала поле, похожее на пестрый, но подсохший за долгую засуху пирог, на две неодинаковые части. Папа поежился, поправил корзинку и засунул руки в карманы куртки. За полем виднелся лесной авангард, состоявший из плаксивых березок; они привычно гнулись и сокрушались, покорные неистовству ветра, и намекали на тяготы древнерусской женской доли. Отец, пригнувши голову, сурово взирал из-под шлема на этот приевшийся символ горюшка и кручинушки. Им предстояло пройти полтора километра лесом и выйти на холм, одинокое образование, которое высилось аккурат посреди очередного коровьего лужка, будто плотный волдырь.