Пилот Хаоса

Ингрид Чарльз

— Посланник, с вашей стороны было очень любезно связаться со мной именно в это время, — заметил ГНаск. — Я обедал у вашего помощника.

— Мне было некогда ждать, ГНаск. Они забрали ее.

— В самом деле? Так скоро? — ГНаск потянулся и погладил своего тарша. Слизняк довольно завибрировал, издавая еле слышное урчание. — Этого мы не ожидали. Что случилось?

Глаза Джона Тейлора Томаса были опухшими, в красных ободках. Его руки дрожали, он непрерывно оправлял и одергивал одежду.

— Авария. Моя жена отделалась незначительными травмами, но нам сообщили, что дочь погибла. Самолет сгорел, останки опознать невозможно. Мы еле вынесли это… потом я решился связаться с ними. «Не беспокойтесь, —

сообщили они, — мы забрали вашу дочь. Пришло время».

— Любопытно, — пробормотал ГНаск. Его глаза слегка прищурились от удовольствия. Такая жестокость со стороны чоя — кто бы мог подумать? Но замечательно, что это случилось — в самом деле замечательно. И если бы не их договоренность… Конечно, беспокоиться нечего — чоя настоящие мастера в генетике, они способны восстановить оригинал один к одному. — Томас, мы были готовы к этому.

Симбионт прижился на удивление успешно. После этого прошли годы, но ГНаск до сих пор прищуривал глаза, погружаясь в приятные воспоминания. Он хотел вновь вживить симбионта — на этот раз мальчику, поскольку пребывание в теле человека уже дало ему некоторый опыт, но второго вживления отпрыск тарша не вынес. Какие-то вещества в организме человека ослабили его, и он умер, хотя и после того, как выполнил свою задачу. Теперь ребенку уже пятнадцать лет — по понятиям людей. Да. Девочка уже достаточно взрослая, чтобы разбираться в окружающем мире. Может использовать инструменты, манипулировать ими, думать, отвечать, действовать осторожно.

— Мы вскоре найдем ее, Томас, — утешил человека ГНаск. — Они сработали грубо. Мы найдем ее и остановим их.

— Они заставили меня думать, что она погибла! — Джон Тейлор Томас испустил глубокий вздох, почти всхлип.

ГНаск пересел вплотную к плоскому экрану.

— Слушайте, — твердо произнес он, — мы найдем ее и отомстим.

Мужчина поднял голову.

— Но сначала вернем наших детей.

— Естественно, — заверил его ГНаск. — О них мы думаем в первую очередь. А теперь, если вы простите меня, посланник, обед ждет. Как и отмщение, его лучше подавать горячим, — ГНаск закончил разговор и тяжело поднялся.

Наконец-то чоя выдали себя. У него есть доказательства, что они вмешались в дела другого народа. Он даже мог кое-что предвидеть, подобно тезарианскому устройству. По меньшей мере, это окончательно пошатнет власть безумца Паншинеа. Хорошие новости всегда возбуждают аппетит, подумал он, возвращаясь к посланнику-китайцу. Интересно, что чоя делают с этими детьми?

Улицы Сан-Паулу кишели жизнью — беспорядочной, грязной, протекающей в постоянной борьбе, наполненной кое-какими возможностями, но редко реализующей их, задыхающейся в токсичных отходах и загрязненном воздухе, нищете и абсолютном пренебрежении заботой о человеке. Церковь свысока посматривала на такое соседство, представители которого балансировали между средним классом и дискриминационными элементами — ни рыба ни мясо, живущими в приземистых и уродливых домишках. Отец Ломбарди выглянул через зарешеченное окно и вызвал Бевана. Его письменный стол был донельзя завален, оборудование давно стало старым и изношенным, факсу исполнилось уже сорок сезонов, хотя Ломбарди считал, что он работает лучше всех этих сверхсовременных машин. Настоятель монастыря Святой Терезы, сам едва не достигнувший святости, он чувствовал, что способен быть всего лишь маленьким островком чистоты и утешения в Сан-Паулу. Все, что он мог предложить — надеяться на исцеление и обрести веру, примирившись с судьбой. Он мог научить мечтать о лучшем завтрашнем дне, но и самому ему приходилось изо всех сил бороться с ошеломляющими трудностями дня сегодняшнего.

Он поправил белый пластиковый воротник — материал царапал ему шею. Целые лужицы пота скапливались в его подмышках, оставляя темные круги на облачении католического священника. Он ждал Бевана.

С тех пор, как Ломбарди унизился до зараженных холерой беспризорников и выходил этого ребенка, он совершенно изменился. Священник чувствовал это, и почти наверняка Беван тоже понимал. Он редко бывал болен с тех пор, как был допущен в святилище. Казалось, он знал, что его участь предопределена, и поэтому, когда прибыл чоя, ни Ломбарди, ни ребенок не колебались ни минуты. Иначе Беван изнывал бы здесь, слишком неуравновешенный, чтобы скорбеть об умирающих, и слишком живой, чтобы тратить на них время.

Слабая надежда на будущее была предпочтительнее, какой бы жалкой она ни казалась. Ломбарди отдал уже трех или четырех своих детей инопланетянам. Ни об одном из них он больше не услышал, но не испытывал беспокойства. Поговорив с чоя, он понял, что они с глубоким почтением относятся к религии. Они оказали огромную поддержку существенным финансовым потребностям храма. Время от времени они забирали к себе самых многообещающих детей. Но отец Ломбарди не отдавал им никого, кто не хотел этого сам.

Тихо, как мысль, Беван вошел и остановился, ожидая, пока Ломбарди не поднимет голову. У этого стройного юноши были насмешливые черные глаза, слишком крупный для выразительного лица нос, великолепные волосы, гривой падающие на плечи, тонкие быстрые пальцы. Сейчас он постукивал ими по заваленному столу Ломбарди.

— Вы посылали за мной, отец? — спросил он на родном наречии Бразилии, хотя отлично знал трейд и бегло говорил по-английски. Кроме того, он мог с некоторым трудом изъясняться по-японски и по-итальянски. Взяв со стола факс, он лениво принялся читать его.

— Пришло время, — с достоинством возгласил отец Ломбарди.

Беван уронил бумагу. В его обсидиановых глазах промелькнул восторг, хотя старательно-невозмутимое лицо не выдало его.

— Время?

— Время покинуть нас, Беван, как мы с тобой договорились.

Юноша оглядел кабинет, как будто рассчитывал увидеть в его углах инопланетян.

— Где же они?

— Ты не увидишь их здесь. Сегодня ты должен переночевать в келье. Обычно они приходят по ночам. Не знаю, сумеешь ли… — Ломбарди беспокойно прокашлялся. — Не знаю, когда ты проснешься. Скорее всего, когда будешь уже далеко от Земли. Не бери с собой ничего. Уничтожь все личные вещи.

Они посмотрели друг другу в глаза — строгий католический священник и смуглый сирота, бывший беспризорник.

— Ты никогда не жил здесь как подобало, — мягко произнес Ломбарди. — Никогда не ощущал себя. Это единственный способ обеспечить твое будущее.

— Тогда, — оживленно отозвался Беван, — это единственный способ, который я могу принять, — он убрал руку со стола и пощелкал пальцами. — Не беспокойтесь обо мне, отец Ломбарди. — Он проворно выскользнул из кабинета прежде, чем священник отпустил его, но Ломбарди не стал останавливать юношу.

Он со вздохом опустился в кресло. Если бы только знать, что он поступает правильно!

Старенький факс загудел, из него поползло очередное сообщение. Это было предложение редких лекарств, которым священник воспользовался бы, будь у него деньги.

Слава Богу, что чоя появились сегодня утром, думал он. Интересно, может, они услышали его молитвы?

Мужчина и юноша брели по коридорам космической станции, глядя на облачный покров над голубой планетой. Отец выглядел, как разорившийся бизнесмен — распространенное явление среди американцев, а сын был одет в летный костюм, новый материал еще топорщился острыми складками. Они остановились у огромного иллюминатора.