Пилот особого назначения
Шрифт:
Первое отделение — это я. Мы с Алиханом — простые бесполезные парни с автоматами — вот нас в голову отряда и нарядили, дескать, не жалко если что. Простые-то да, но жить хочется! Ка-а-ак мы по той пещере крались! Кто мешал чужакам в глубине установить пулемет? Или автономную снайперку? Или что похуже? Да хоть заминировать все в такую-то дивизию!
Обошлось.
Прошли триста метров. Смотрим — туннель обрывается, а за ним вход… куда-то.
Темень полная, оптика даже в режиме ПНВ не берет, а фонариком светить боязно, даже инфракрасным. Думаю: раз наше ПНВ не добивает значит, за входом чертовски здоровая комната, типа зал. Селективный тепловизор — тот добивает. И ничего не показывает. Нет, то есть, в поле видения никаких контрастных пятен — все одинаково горячее, как на всей этой долбаной планете, м-мать… „Что будет, если скрестить Меркурий с Венерой“…
Зато масс-детектор показывает: там впереди есть пара охренительно тяжелых предметов! Точнее, один тяжелый охренительно, а второй — просто охренеть какой тяжелый!
Сверили мы наши данные, прикинули шансы и решили: вот теперь пора запускать „мух“. А они не взлетают, точнее, взлетают и в момент теряют управление. Там в пещере электромагнитные поля оказались жуткие! „Валдай“ нормально экранирован, нам всё как с гуся вода, а вот „муха“ выходит из наплечного контейнера, летит метр и все — конец синемашке.
Пришлось лезть в зал наобум, что было, конечно, головотяпством.
Да делать нечего — полезли. Нас с Алиханом по справедливости сменили, но все равно очко играло на минус, а пальцы на спусковых сделались ну очень легкие.
Ушла пара. Пять-шесть секунд, и тут из зала орут: „Контакт!“
И автоматы загрохотали! Ай, думаю, маманя! Пропадай, головушка! „Нарвал“ к плечу и побежал, да и все наши тоже.
В кого стреляют, что случилось — про то никаких мыслей. Раз контакт, надо помогать! Да оно и полегче на душе, когда ждать больше не надо и появилась перспектива. Пусть и поганая.
Скажу так, Андрюха: было отчего менжануть! Я сам пальнул раз пять, пока не сообразил, в чем притча.
Притча такая: гигантский прозрачный кристалл — яйцо метров двадцать в высоту. В кристалл вмурована туша. Слизняк с пучками щупальцев и кучей каких-то отростков и ложноножек.
Слизняк… чтоб не соврать, за десять метров точно — огромный. И все это добро раскинуто в стороны и как будто парит над полом! Кристалла-то почти не видно! Терентьев включил нашлемный фонарь, так как в зале, вроде, никаких опасностей. И вот, когда луч высветил того красавца… Так сразу он по камню-камушку из „Нарвала“ длинно засадил, чисто, как в песне поется.
И вот картина: ребята заскакивают, видят урода и моментально открывают огонь. Потом соображают, а за ними следующие, и снова палить! Хамадеев со своим крупнокалиберным пуль сорок не мог успокоиться. А в наушниках непрерывно:
— Что у вас?! Что у вас?!
А у нас вас не бибет, вот бл-л-лин. А из нашего окна баня женская видна… Короче, цирк прекратился сам собой, как только весь народ зашел.
— Товарищи осназ! — говорит Лева. — Зажигаем фальшфейеры, осматриваемся! Не забываем всё записывать в парсеры скафандров!
Можно подумать, что парсер глупее его, дурня влюбленного.
Там было, где и на что посмотреть! Прямо за слизняком стоял флуггер. Точно как на картинках. Центральная гондола и четыре серпа по сторонам. Синий, как сирень. А у подножья три больших рундука и пяток поменьше с разнообразным барахлом. Что такое и зачем не понять, но выглядит ровно как кладовая Плюшкина. Гадом буду: какие-то приятные мелочи, которые хозяин при жизни любил.
Слизень-то дохлый, надо пояснять, нет?
И тогда Свиньин, уж на что балбес, а выдал умную мысль.
— Ё-маё! — Говорит. — Да это же кладбище! Вот это гроб, в нем уважаемый покойник, а все вокруг — кладбище!
— Балда, — отвечаю, — не кладбище, а склеп. Гробница.
— Справедливое замечание. Но совершенно несвоевременное. Так. Давайте-ка выпилим уважаемого покойника. Пусть наука порадуется. — Это, ясное дело, Степашин.
Пятеро с резаками принялись расковыривать кристалл, остальные занялись „первичным сбором материала“. Тащили, проще говоря, все, что плохо лежит.
Я именно в это время то козырное колечко подобрал. Вспомнил о Насте и прибарахлил сувенир. Настюха у меня хорошая!
Степашин, голова, нашел на самом почетном месте — на крышке центрального рундука — яйцевидную фиговину всю в выемках. Иванов говорит, что это наша самая ценная находка. Ему виднее.
Щедролосев тогда еще заметил, что дело наше насквозь аморальное и что грабить чужие могилы нехорошо.
— И добром то не кончится.
А Арбузов ему порекомендовал заткнуться, выполнять приказы и не каркать.
Успел, впрочем, накаркать.
Представляешь, резаки верещат, их хозяева тоже верещат, потому как кристалл дикой прочности. В это время два циклопа добрались до противоположенного торца залы и нашли там панель из какого-то пафосного камня. А на панели треугольный выступ — явно кнопка. На ней еще знак: по центру шарик, а вокруг три шарика помельче, посаженные на эллипс — вроде как планета со спутниками.
Пока все работали — воровали, снимали, подтаскивали к выходу — эти двое учредили диспут: кнопка это или что? И что будет, если на нее нажать?
И ведь по рации общались на своем канале, но у командира доступ есть! Но Лева в это время силился найти у флуггера кокпит с целью полюбопытствовать изнутри. Хрен-то там! Ни щелочки, ни шовчика. Не обратил внимания на тех балаболов, а зря.
Потому что если есть кнопка, русский человек ее обязательно нажмет. Всю пещеру залил голубоватый свет, идущий невесть откуда, будто со всех сторон.
— Вы чего творите, упыри!? — Орал папа Лева и запоздало матюгался. — Вы знаете, что включили?! Вдруг это бомба?! Или еще что!
Эти двое говорили, что вообще не собирались ее нажимать, как так вышло не знают. Ну это уж как водится. Оба ведь русские, хоть один и еврей, Зимин его фамилия.
Вроде взрываться не собиралось. Выходило так, будто пафосная кнопка просто включала свет. Но Степашин себя накрутил, закошмарил всех и велел вызывать „Кирасиры“, пусть, мол, срочно снимают.
Вызвали.