Пилот особого назначения
Шрифт:
Хотя вру, «да» относилось к неприглядному факту: детоксин полностью осаждает алкоголь в организме, но демоны похмелья из души никуда не деваются. После суровой пьянки случается полный разлад психических контуров, не имеющий ничего общего с химическим отравлением. Человек делается дерганый, раздражительный, всего пугается. Химия, конечно, может многое, но не всё!
Мы вяло трепались, вышучивали несчастного Комачо, а все оттого, что уселись на диком нервяке. Такое бывает, когда ждешь вылета, а его все нет и нет, а задача стоит самая непонятная. Да и за ребят на «Левиафане» боязно. Как подумаешь, что они сейчас испытывают!
Корабль не на ходу, наверное, крепко поврежден, раз даже Х-передатчик накрылся. Разгерметизация? Очень похоже. Сидят по отсекам, задраенные, чисто как в гробу. Бр-р-р-р… Негоже про такое думать перед вылетом!
В ангаре было пустенько. Только мы да осназ перед «Кирасирами» — тоже в полной боевой. Кайманов, оправдывая свою крокодилью фамилию, разогнал из ангара всех, даже дежурных техников. Кроме выпускающего диспетчера, конечно. Что-то про нас судачат среди личного состава!
На большом табло горели цифры: 09–03 — универсальное время.
— Товарищи пилоты! — раздался голос в наушниках, сашин голос. — Авианосец завершил маневр. Капитан второго ранга Кайманов считает, что лучшего ракурса для пуска флуггеров не найти. Особенно с учетом того, что мы не знаем точных координат цели. Словом, приказываю вылет! С Богом!
— Да хранят меня дух истории и Вечное Черное Небо, — пробормотал неверующий Ревенко и герметизировал шлем.
— Ты бы не богохульствовал, командир, нехорошо, — не забыл одернуть его Настасьин.
— Эх-х-х, не жди меня, мама, хорошего сына! — гнусаво пропел Разуваев.
— М-м-мать же вашу! — это болезный Сантуш.
Я ничего не сказал, как и Кутайсов. А чего говорить-то? Только если как Гагарин: поехали!
Поехали. Поехали! Поехали!!
В полную неизвестность, в темноту, как из тепла да в прорубь самой черной крещенской ночью.
Лев Михайлович Кайманов, конечно, крокодил. Такой же свирепый, исполненный таких же нехороших привычек: лют, зол, безжалостен. Но дело знает крепко!
Авианосец действительно вырулил на самый выгодный ракурс. Это стало ясно, как только мы вывалились за борт, точно кенгурята из сумки мамы кенгуру.
Газопылевой диск был вот он, прямо под нами. «Дзуйхо» выплюнул нас по центру его титанической непроглядности. Запредельно таинственный и грозный пейзаж. Обманчиво застывшее буйство волн, провалов и гребней, сияющее голубым светом, украденным у Альциона.
А что там? Там, под покровом этой незрелой материи, которая не иначе слюна Сатаны, раскиданная по Вселенной от зависти к Творению! Что?!
— Командуй, командир. — Сказала рация, точнее гравимодулятор — это был Кутайсов.
В самом деле, чего ж еще?
На его машине был установлен мощный спин-резонансный сканер, благо чоругские планетолеты были куда как просторны. Настасьин волок масс-детектор, Разуваев — сверхмогучий телескоп. На него не пожалели целых два подфюзеляжных пилона.
Подготовились, короче. Только вот куда лететь? Сатана харкнул смачно — километров этак в три десятка миллионов…
— Здесь командир, — сипло отозвался Ревенко. — Слушай меня! Идем строем пеленга по звеньям! Я в голове, Румянцев замыкающий! Ивановские координаты мне Александра нарисовала, вот по ним и следуем, больше ничего не остается. Далее: гравитационная связь там, в газопылевом диске, будет работать. Рации без команды на передачу не включать вообще! Только на прием! Делай как я!
Командирский флуггер сделал полубочку, показав чужеродное бугристое брюхо с родными сигарами ракет «Ягдхунд». Сверкнули дюзы, и первая пара устремилась в кипящее враждебным светом варево.
Я напоследок бросил взгляд на поле космического тумана без конца и края, низ поменялся с верхом, теперь завеса была прямо над головой, отработал тангаж и пошел вслед за Артемом и Настасьиным. За мной увязался Сантуш. Где-то рядом, но так далеко, отрабатывало маневр замыкающее звено.
О, друзья! Скажу вам, это была самая необычная разведка в моей жизни! И самая страшная.
Газопылевой диск, пожалуй, единственное место в космосе, где у взгляда есть видимый горизонт. Это вам не астероидное поле, которое сквозит прорехами в сотни тысяч километров при самой высокой плотности! Здесь туман, форменный туман, возможный локально только в хвосте кометы. Так что видимость упала от «почти бесконечности» до вполне ощутимых на космической скорости десятков тысяч километров.
То есть: все внимание на приборы! Не дай бог напороться в этой хмари на небесный камушек! Или с потоком мелких метеоритов не разминешься! Сразу край! Двигатели-то выдавали вторую космическую!
Добавьте еще к этому вполне понятному страху полную неопределенность! Кто нас мог поджидать — понятно: синие головоногие рыцари, старые знакомые, век бы не встречаться… Но где?
Опять-таки, не покидало ощущение пустышки. Никаких, то есть, гарантий. Вдруг ребята сейчас подыхают на занюханном планетоиде в двух миллиардах кэмэ позади дюз? А мы тут ползаем, в облаках триждыпродолбанной межпланетной взвеси!
Прошел час.
Пошел второй.
И третий.
Четвертый.
Если помножить их на описанные ощущения, то после знака «равно» выползет полноценная неделя. Неделя субъективных переживаний против четырех часов по стандартному циферблату.
По плану мы приближались к точке, обозначенной Ивановым. То есть точка имела размеры с лунную орбиту, но все же именно там мы должны были вставать на поисковую спираль.
Если. Если в точке ничего не обнаружится.
Авантюра она и есть! Зря Саша ругала Космолинского мракобесом и гирей.
Прочесать подобную туманность при условии полной оптической непрозрачности — для этого нужна полновесная эскадра! Чоругский планетолет имеет высокую автономность, как истребитель барража, не меньше. Но человеческий ресурс гораздо ниже. Сутки. Двадцать четыре часа — это край, вдвое превышающий обычную уставную норму. И они нам светились очень даже, без… да какой там гарантии! Без надежды на результат!