Пилот особого назначения
Шрифт:
— Машина облучается средствами ИНБ. Внешняя связь невозможна. — Новый удар по кнопке сопровождал все тот же безразличный женский голос:
— Повторяю, внешняя связь полностью блокирована.
Камера заднего обзора застилась картинкой атакующей «Фаланги». Раскрытые створки выпустили лапы захватов, которые впились в полированное золотое тело. «Альтаир» качнулся и пополз навстречу разгоняющейся карусели штурмового плазменного резака, нацелившегося прямиком на отсек с пассажирами.
И тогда пилот заорал что было мочи по бортовой трансляции:
— Тревога! Тревога! Тревога!
— Что происходит, Саймон? — спросил лорд Этли, глядя как в иллюминаторе тает реактивный выхлоп покинувшего их эскорта.
Только что оба — господин и тот, кого все считали его дворецким — вывели кресла из противоперегрузочного режима и собрались пообщаться на действительно важные темы. Герметичная створка, отделявшая заднюю часть салона, где расположились телохранители, была поднята, и никто не мог им помешать.
Но вдруг флуггер стал заметно оттормаживать, а потом и вовсе замер, о чем возвестила невесомость, буквально ворвавшаяся в его внутренности.
Саймон пожал плечами.
— Задержка. Полетный коридор занят. Или эскорт меняют.
— Факт замены эскорта я полагаю вполне очевидным, — с англосаксонской обстоятельностью откликнулся лорд Этли.
Помолчали.
Оба не привыкли, когда их прерывают вот так.
Сэр Роберт собрался было попросить дворецкого разобраться, так как не пристало лорду самолично общаться с прислугой по таким незначительным поводам, когда флуггер пошел на разгон, а в иллюминаторе по правому борту замигали огни недалеких маршевых двигателей.
— А вот и эскорт. Теперь все в порядке. И пяти минут не прошло, — прокомментировал Саймон Фицральф.
— В порядке, — подтвердил Этли, барабаня пальцами по подлокотнику.
Его аристократическое лицо очень явственно говорило, что он думает о таком «порядке».
— Позвольте не согласиться, — ответил «слуга», достаточно изучивший мимику своего «хозяина». — Русских можно уважать именно за умение наводить порядок в самых экстремальных ситуациях. Сколько дней прошло после диверсий? А никакого хаоса. Орбита работает в почти штатном режиме. Я, право слово, не ожидал, что они так быстро разберутся.
— Пустое. Нам есть что обсудить, Саймон, ведь мы летим в гнездо ястреба.
— Быть может, распорядиться насчет кофе?
— Что за французские замашки?! Только чай! С молоком! — постановил сэр Роберт. — Чай, раз. Сфера молчания, два.
— А потом разговор, три, — закончил за него Фицральф и лорд Этли согласно кивнул.
Еще через две минуты встроенный барный комбайн выдал из гнезда у каждого подлокотника по вакуумной «поилке», которые заменяли в невесомости стаканы.
Саймон активировал пирамидку сферы молчания и первые слова действительно важного разговора готовы были сотрясти воздух в отсеке, когда «Альтаир» более чем ощутимо тряхнуло.
Саймон замер с поилкой в руках, а лорд Этли раздраженно вонзил ее в гнездо держателя.
— Bloody hell!
Ответом ему стал рев сирены, сквозь который прорывался панический крик:
— Тревога! Тревога!! Тревога!!!
Что, учитывая сирену, тоже было «вполне очевидным фактом».
Выстрел парализатора. Мгновением раньше в кресле обмякла могучая фигура Саймона. Волны темноты. Тошнота. Резкие команды, как сквозь вату. Качает.
«Меня куда-то несут, — понял лорд Этли. — Но куда?»
Риторический вопрос без ответа.
Падение во что-то огромное и мягкое. Резкие перегрузки. Перегрузки сменяются устойчивой силой тяжести. Очень тошнит. Вдоль тела ощущаются ремни.
Темнота, разбавленная неясными световыми пятнами. И голоса, размытые, как свет, и такие же далекие. Опять перегрузка. Она все нарастает, но не сильно. Она не тревожит. Тревожит тошнота и невозможность сконцентрировать мысли.
Такие надежные, тренированные и послушные мысли вышли из-под контроля, сменившись отвратительным калейдоскопом образов, смазанных воспоминаний и полуфраз. Вот это тревожит.
Лорд Этли на секунду вспомнил давнюю попойку в Оксфорде: юный студент Роберт вступает в товарищество Адама. Было много пива, виски, девочек и марихуаны. Это было очень давно, в прошлой жизни. Но и это воспоминание его покинуло.
Потом пришел его дворецкий Саймон. Огромная, молчаливая тень, ходившая за ним долгие годы. Двадцать четыре года назад дворецкий попросил его о разговоре…
Товарищество Адама…
Не обманули! Стоило принести клятву — и жизнь понеслась в гору, будто на хорошем ракетном ускорителе. Казалось бы. Игры нескольких десятков молодых шалопаев и нескольких старых пердунов — преподавателей. Ночь в гробу на кладбище, кровь из вены в каменной чаше и донельзя глупая клятва, а такой эффект!
Двадцать два года — золотой оксфордский диплом. Двадцать пять — доктор юридических наук по специальности «международное право». Назначение в юротдел правительства директории.
Двадцать семь — доктор международной экономики. Двадцать восемь — продажа фамильного имения на Кларе и покупка акций «Авроры». Двадцать девять — партнерство в фирме. Тридцать — член правления фирмы. Тридцать два — практика в правительстве ОН на Фиджи. Тридцать три — первый срок в Европарламенте. Тогда же — Роберт Этли самый молодой президент концерна «Аврора». Тридцать пять — самый молодой спикер европарламента или, как изволят выражаться господа немцы, вице-президент Евростага. И так далее.
И разговор со своим дворецким, чья фигура казалось вечной и незыблемой. Как собственная тень. И такой же неотступной.
— Вынужден просить вас о разговоре, сэр Роберт, — низкий поклон.
— Саймон, друг мой, мне сейчас недосуг…
— Вынужден настаивать, сэр Роберт, — слуга достает сферу молчания.
Тогда он рассказал ему кое-что о реальной политике и реальной власти. Напомнил ему о его успехах, давней, прочно забытой клятве. А также некоторых грешках, которые, если что, могли навсегда похоронить карьеру, честь и даже жизнь. Предложение, от которого нельзя отказаться.