Пилот особого назначения
Шрифт:
Война равно люксоген!
В начале XXVI века нации-комбатанты решили, что пришла пора озаботиться стратегическим прикрытием Земли со стороны Конкордии. На всякий случай.
Именно тогда, на полпути от Вахрама к Солнечной, была построена секретная военная база. Система С-801 (восемьсот один парсек от Земли), абсолютно бесперспективная экономически, превратилась в мощнейшую цитадель и главную базу военфлота между Синапским поясом и метрополией.
Теперь, когда фурункул политических противоречий вскрыли скальпелем войны, Конкордия не сможет миновать непредставительную звездочку, определяемую диаграммой Герцшпрунга-Рассела как красный карлик.
Итак, я на флоте.
Из-за того, что Румянцев такой ценный кадр и дорогой Отчизне без него не выжить в трудную годину? Это, конечно, правда. Но далеко не вся правда…
Это я так шучу, если вы не поняли.
По трусливой привычке ваш скромный повествователь так долго повествовал о всем известных материях именно потому, что историю ротации моей персоны из ЭОН в палубное авиакрыло тяжелого авианосца «Три Святителя» вспоминать без слез не могу. Но буду, потому что должен.
Легкий авианосец «Дзуйхо» благополучно ретировался из Солнечной после адской выходки, которую мы учинили на орбите Земли по приказу товарища Иванова.
Был вице-президент Евростага, а вот и нету его. Фьють!
Как я уже повествовал, с вице-президентом вышло нехорошо — он умудрился умереть прямо в лапах у Иванова. То есть, налицо провал. Рисковали зря, так как «мертвые сраму не имут». Но и толку с них никакого, добавлю от себя.
— Что же такое, товарищ Саша? — вопрошал Клим Настасьин прекрасную Александру Браун-Железнову.
— Что вам не нравится, Клим? — отвечала Саша и голос ее гулко разносился под стальными сводами ангарной палубы.
Мы, весь личный состав ЭОН, допрашивали нашу валькирию, умницу и красавицу. Она, как всегда, была одета в деловой костюм ее любимых красных тонов, звонко цокала по палубе шпильками и являла яркий контраст с интерьером.
Бугристые посадочные опоры, оливково-серые бока чоругских флуггеров, которые выстроились вдоль переборки, разлинованной шпангоутами, как средневековая крепость контрфорсами. Напротив отдыхают испытанные «Горынычи» без опознавательных знаков. Легкая переборка отсекает участок ангара от нормальных цивилизованных пилотов и их уставных машин с номерами и эмблемами.
И комбинезоны. Вечные, как сам флот, комбезы формы 3 — серая ткань без погон.
Техники дрючат машины: сверкают аппараты молекулярной сварки, жужжит платформа комплексного обслуживания — людно, в общем. Потому что секретность — это обязательно, но без техобслуживания флуггерам не выжить.
— А шо хорошего? — говорит Сеня Разуваев, отстраняя медлительного Клима. — Ну шо за служба, а?! Хлопцы там клонов валят, а мы як гивно в пролуби…
— Следи за речью, товарищ Разуваев, — одернул его наш комэск, Артем Ревенко.
— Есть такое слово: «приказ», мне ли вам напоминать, — это Саша.
— Приказ, солнышко, это мы понимаем. — Сказал Сантуш. — Хотелось бы знать, ради чего это было? И чем закончилось? Если солдаты не понимают смысла отдаваемых распоряжений, происходит потеря мотивации и всякий горький катаклизм… Вам ли об этом напоминать?
— Да, в самом деле, мы на государственное преступление пошли. — Встрял Паша Кутайсов, выглядывая из-за литого плеча Настасьина. — Пока этих… ягну… с ягну возились — никаких проблем. Приказ: полетели, сделали, улетели. Но чтобы вот так! Своего человека, своими руками…
— Я вам не солнышко, товарищ Сантуш! — отрезала Браун-Железнова, после чего сумрачную щетину моего друга разрезала наглая белозубая улыбка.
— Очень жаль!
— …И я не уполномочена разглашать сведения по данному вопросу. Вас информируют на достаточном уровне. Если товарищ Иванов сочтет нужным…
— Тю! — перебил ее Разуваев. — Товарищу Иванову не худо бы стакан принять да отоспаться. С него ж слова не вытянешь! Ходит, як тигр! Вы, мадама, говорящих тигров бачили?
Тут Саша стрельнула в меня глазами: молчи, мол. Так как мы оба одного говорящего тигра знали очень даже неплохо.
Я что? Я молчу…
— Так, свернули дебаты! — Скомандовал Ревенко. — Сюда Симкин идет с бригадой — им наши дела точно без надобности.
В самом деле, по палубе в направлении кутайсовского флуггера, под которым проходил импровизированный митинг, пылил целый караван: ТЗМка, ремплатформа, заправщик, шагающий погрузчик. Возглавлял процессию кар со старшим техником Семеном Симкиным на борту.
Александра гордо вздернула подбородок и зашагала прочь.
Симкин остановил кар подле флуггера, слез на палубу и замахал на нас руками.
— Ой, вот только давайте не надо! Вот давайте без этого! Стоит подойти, так все сразу замолчали, сделали таинственные лица, отворачиваются как незнакомые… Очень нужны мне ваши секреты! Вон мои секреты стоят, мне их за глаза! Я старый человек…
— Здорово, Семен, — сказал я и пожал натруженную инженерную руку.
Я помнил Симкина еще с первого курса, когда первый раз ступил вот на эту самую палубу.
Семена уважали. Лет пятидесяти пяти, сутулый мужичок с лысиной и круглым животиком. Вечно увешанный инструментами, измазанный силиконом и маслом, как пирог после духовки, он имел обыкновение «принять на грудь».
Принимал он не менее полутора литров, не теряя автономности, вследствие чего попадал в истории.
То настучит по сусалам «охамевшему до неузнаваемости» мичману с минного тральщика (а это такие упыри — только держись, с ними даже десантура не связывается), после чего доктор собирает ему челюсть. То свистнет у пресс-офицера боевые листки, нарисует карикатур на все командование и расклеит по кораблю, за каковым занятием неминуемо попадется. То его поколотят на Тенерифе, потому что возле ресторана пропал мотоцикл, а у пьяного Семена рожа не внушает доверия. То, пардон, наблюет под ноги генеральному инспектору палубной авиации (бывало и такое). То еще что.