Пилот особого назначения
Шрифт:
Семена не раз пытались наказать.
Да только как?
Тридцать пять календарей на «железе»!
Плюс еще один плюс: флуггеры он знал так, что даже заслуженные конструкторы тех самых флуггеров периодически рвали от зависти волосы. Мог всё. Даже наладить биос парсера после капремонта, хотя, казалось бы — не его специальность.
В результате после заблевания инспекторских брюк Симкина прописали в «Небесной гвардии», раздел «Доска позора».
И что?
И ничего.
Генеральный инспектор (вице-адмирал Кишеневский) по факту инцидента (дело было в пафосном ресторане в Мурманске), отряхнул пострадавший туалет салфеткой и сказал:
— Сёма, если я не встречаю тебя бухого раз в месяц, отказываюсь верить, что я на флоте! Вызовите такси. И проследите, чтобы уважаемого человека патруль не загреб!
Короче говоря, поздоровались, и никаких тебе оргвыводов.
— Как там моя машина? — поинтересовался я для проформы. — Что-то в последнем вылете пошла вибрация левой плоскости. Вроде незаметно, а нервирует.
— Да пошел ты, Румянцев! Нехорошо подкалывать старика! Чоругские флуггеры — вот пусть чоруги и разбираются! «Вибрацию» какую-то придумал! Полный у тебя порядок, не надо копоти! — Семен в походах «не употреблял» и бывал временами раздражителен.
— Я так, с целью разговор поддержать.
— Я когда в гальюн соберусь, ты мне лучше хрен поддержи.
После чего Симкин меня отстранил, извлек дефектоскоп из кобуры на бедре и махнул в сторону ремплатформы:
— Костя! Расчекалдычивай вон ту херовину, сейчас мы ее сношать будем!
Удивительно, но Костя его понял, и ощетинившаяся инструментальными модулями платформа поползла «расчекалдычивать».
Я почесал затылок с неприлично отросшей шевелюрой и подумал, что не худо бы посетить корабельного парикмахера. Принюхался к подмышке, благо положение руки способствовало — кошмар! Как нас таких вонючих Саша переносит! Неплохо бы, наверное, и баньку. А то со всей этой войной я уже неделю не мылся. И, кстати, почти не спал, зато жрал стимуляторы, как гиена конину.
Мы стояли полукольцом на почтительном удалении от работавших техников. Слушали их переговоры по рации, любовались слаженными действиями. Красиво. Труд профессионала — это всегда красиво.
Нас было шестеро, вся ЭОН в полном составе. Плечом к плечу: Ревенко, Настасьин, Кутайсов, Разуваев, Сантуш и я. Световая панель била в спины, и наша слитная тень падала на палубу, будто тень мифического гекатонхейра.
Мы все ощутили этот момент. Бывает такое. Шесть мужчин, хлебнувших беды из одного котла. Точнее, пять мужчин и один парень, которому выпало повзрослеть до срока.
Мы переглянулись, словно застеснявшись единого порыва наших закаменелых сердец, что стучали в те секунды как одно.
— Вот ведь дьявольщина! — воскликнул Комачо.
После чего в шести карманах разом пиликнули шесть коммуникаторов. Текстовое сообщение: через полчаса прибыть в инструктажную номер 2 для прохождения, кто бы мог подумать, инструктажа.
Товарищ Иванов собирал своих нукеров.
— Вот такая, братцы, история, — закончил он первую часть своего доклада, целиком посвященную господину вице-президенту Евростага.
Выходило, что этот орел оказался агентом даже не разведки — хуже, агентом влияния.
Чьего влияния? Мы не поняли, так как Иванов отделался начальственным: «А вот этого даже я вам пока рассказать не имею права — узнаете в свое время».
Дело было секретное, требовавшее допуск «Альфа» по красному коду — привилегия главкомов и директоров — не ниже. Куда уж нам! Пришлось поставить автографы в еще одной, особо свирепой бумаге о неразглашении…
Утешало только то, что Иванов поклялся честью офицера, что рисковали мы не зря. Что вся мера ответственности — на нем и только на нем. Что прокол с гибелью агента — его прокол.
— Если человек хочет умереть, ему невероятно трудно помешать. Тем более, в наши времена, когда в мозг умеют вживлять капсулу с наноботами, а в сознание — гипнокоды. Тем не менее, хоть мы и не смогли получить всю информацию, на которую рассчитывали, вражеской сети нанесен серьезнейший удар. Есть основания полагать, что господин Этли являлся координатором всей их ячейки на Земле. Александра, — кивок в сторону Браун-Железновой, — очень вовремя сымпровизировала. Мы не знали, что позывной, которым она назвала сэра Роберта — его позывной. Но после этого он раскололся, что и позволяет нам говорить о доказанности его вины. Конечно, к делу это не подошьешь, но наша специфика такова, что не будет никакого дела. Роберт Этли получит закрытый гроб с флагом Объединенных Наций и салют из дюжины залпов. Как герой, погибший от рук клонских диверсантов…
Потом Иванов, стоявший во время своего спича перед полупустой аудиторией — как обычно, не шевелясь и еле выговаривая слова — наконец обошел инструктажный стол, уселся в кресло и продолжил.
— Жизнь, однако, не стоит на месте — нравится нам это или нет. И война тоже. ЭОН получила оттуда, — палец Иванова ткнул в подволок, — задание высшего приоритета. Вам… точнее, нам, предстоит глубокий разведрейд. На этот раз в тыл противника.
— Слава Богу, — сказал Настасьин.
— А ну цыц! — зашипел Ревенко.
— Спасибо. Так вот, нам предстоит использовать уникальные чоругские машины для вскрытия системы противокосмической обороны Паркиды.
Повисло молчание, как дым над водой.
— Абзац, долетались, — отпустил тихий комментарий Разуваев.
В самом деле, при всей возмутительной с точки зрения субординации форме содержание было высказано абсолютно верное. Его смысл, отлитый в два слова, ударил по моим мозгам, словно двутавр по пустой бочке — со стотонной убедительностью.
«Вскрыть систему противокосмической обороны Паркиды» — это все равно что вскрыть противопехотную мину на боевом взводе!
— Э, парни, что за лица?! — воскликнул Сантуш, озираясь по сторонам. — Где наша не пропадала?
— Практически везде пропадала, — буркнул Ревенко (О, да! Наш выдержанный комэск дал слабину!).
После чего Саша со своего места на правом фланге посмотрела на Комачо благодарно (подлый укол ревности), а на Артема с гневом. Женщина, черт! Химически чистая женщина! Одни глаза, секунда и два взгляда, а какова разница!
Иванов, не говоря ни слова, выключил свет в зале. Остались лишь люминогенные полосы вдоль рядов кресел, да интерактивная голограмма над столом.