Пилот особого назначения
Шрифт:
— От ты дивись! — сказал Разуваев, хамски сплюнув. — От пиджак вкалывает! Ведь с полшестого здесь! Это же больно!
— Ну и что? — отозвался техник по фамилии Свеклищев. — Мы тоже с полшестого. Подумаешь тоже…
— Так то мы! — рассудительно заметил второй, незнакомый техник. — У нас наряд, а у него подъем в 9.00, а он…
— А я за что говорю?! — воскликнул Сеня. — Приличный человек, ему бы дрыхнуть, так ведь нет — пашет с ранья, как орбитальная говновозка!
— Почему сразу говновозка? — обиделся я за трудовой энтузиазм.
Мне не ответили. Где-то вдалеке ударил гром.
Мы хором обернулись. Склад — гулкое помещение — акустика так ловко расфокусировала звук, что каждый уставился в свою сторону.
— Твою налево! — послышалось от осназовцев, когда эхо улеглось. — Учения загонят меня в гроб!
— Тебя не учения загонят, а вот это вот! — Сержант помахал перед носом собеседника сигаретой.
Р-р-р-р-р-р ба-а-абах!
На этот раз зарокотало заметно ближе. Юго-восток — подсказал мне чуткий природный компас.
— Тьфу ты ну ты! — Свеклищев раздавил окурок о подошву и повлек сей невеликий груз к урне у переборки. — Учения, м-м-мать…
И тут шарахнуло уже по-настоящему. Удар был так силен, что на подволоке замигал свет, а пол ощутимо сотрясся. Мы вскочили на ноги — все, даже невозмутимый инженер, не отрывавшийся от работы в начале акустического представления.
— Что это было?!
— Тебе ж говорят: учения!
— Кто говорит?!
— Вон, товарищи из осназа!
— А им почем знать?!
— Слушайте! — закричал Разуваев. — Тихо! Если это учения, тогда какого лешего не было оповещения?!
— Тебя кто оповещать обязан? Адмирал Пантелеев? — ответил сержант.
В наступившей тишине голос прозвучал неестественно громко и очень нервно.
— По-любому, боевые учения — должна быть сирена! — возразил Разуваев.
Он не говорил, кричал. Высоким, звенящим тембром.
Ему откликнулась… сирена. Сирена!
Берущий за печенки, вынимающий душу вой. От почти инфразвука до без пяти секунд ультразвука.
У-у-у-у-у-у-у-у у-у-у-у-у-у-у у-у-у-у-у-у…
Не видел себя со стороны, но уверен, что побелел лицом. Сигарета вывалилась из ослабевших пальцев и медленно полетела вниз, рассыпая искры, гаснувшие на бетоне — красные мгновенные точки на грязно-сером фоне.
Окурок ударился о пол, подскочил, и в это время раздался взрыв. Сокрушительный короткий рев за пределом слуха. Меня сшибло с ног, я врезался плечом в Свеклищева и, кажется, потерял сознание на пару секунд.
Очнулся весь в бетонной крошке, пыли и еще какой-то гадости, забившейся в нос, глаза и горло. Я закашлялся, встал на четвереньки и поднялся, ухватившись за посадочную опору «Горыныча».
Половина противоположной стены-переборки исчезла вместе с куском крыши. В пролом сыпались хлопья сажи, и рваная рифленая жесть с дребезжанием билась на ветру. Воняло горелым железом.
Изломанная техногенная рамка обрамляла подлинный апофеоз войны. Здание напротив скалилось на мир клыками разваленных стен, вокруг догорали араукарии, а из рулежной полосы торчал исполинский двутавр, скрученный в спираль.
Казалось, казарма выплюнула наружу свое нутро, в котором оказалось так много алого, сочного, дымящегося мяса!
Подле стен, на них и неожиданно далеко за ними лежали люди. Развороченные тела. Оторванные конечности. Какие-то ошметки. По дорожке пыталось ползти нечто без нижней половины туловища, но вскоре затихло.
А на заднем плане, над летным полем космодрома, поднимались исполинские дымные столбы, которые скребли облака, выкрашивая их антрацитом.
— Ни …уя себе, — как сквозь вату донесся голос Сени Разуваева.
— Может, все-таки учения? — сказал Свеклищев, вставая позади меня.
Его лицо превратилось в кровавую маску, а из губы торчал обломок зуба. Почему-то этот молочно-белый клин в розовой плоти приковал мой взор почти гипнотически.
— Ты что, б…дь?! И трупы, б…дь, учебные?! — заорал Разуваев, тыкая пальцем в кусок перекрытия, гильотинировавший штатского инженера.
Этот вопль вышиб вату из моих ушей и вообще вернул в реальность.
— Сеня, быстро! Надеваем скафандры! Свеклищев! Хватай своих! Пусть выкатывают машины!
— Какое «выкатывают»?! Без приказа?!
Я схватил его за грудки и сильно встряхнул.
— Приказ?! Какой тебе приказ?! Война началась, Леша! Сейчас положат снаряд в ангар — и каюк! Ты понял?!
Эта умная мысль настигла, к счастью, не меня одного.
Наше непосредственное начальство оказалось живо, бодро и в строю. А вражеские комендоры посчитали, что со «спального сектора» много чести и по нашему участку больше никто не стрелял.
Приказ, родной спасительный приказ!
Как хорошо, когда тебе не надо думать! Когда тебе говорят: «Румянцев! Взять! Фас!»
И ты берешь…
Иванов рассудил мгновенно и верно: ЭОН принимает «Горынычи»! Светить секретные флуггеры было нельзя. До самой последней возможности.
Мы выкатывали машины на бетон. Снаряд, метивший в казарму, угодил именно в нее, а она стояла с противоположной от ряда флуггеров стороне! Заправщики, тэзээмки, истребители — все уцелело!
ЭОН превратилась в маленькую, но вполне боеспособную тактическую единицу!
— Кто?! Кто напал?! С кем война?! — орали все.
Иванов бросил только одно слово:
— Клоны.
Стоило оказаться в машине, стоило включиться в боевую сеть, как короткое слово «клоны» получило исчерпывающую расшифровку. На меня обрушилась Война. Не леталки-стрелялки имени Тремезианского пояса, и даже не Наотарский конфликт, при всем почтенном его масштабе, а настоящая, полноценная Война.