Pink Floyd. Кирпич к кирпичу
Шрифт:
Есть архитекторы, которые используют в строительстве натуральные материалы, особенно в Америке, где существует такая традиция, развившаяся из калифорнийской ментальности, которую очень легко высмеять, но которая очень хороша. Я имею в виду (дотрагивается до деревянного корпуса микшерского пульта) этот кусочек красного дерева здесь, например: было бы приятно жить в таком доме и наблюдать, как он ветшает и разрушается. Ты получаешь удовольствие, глядя на деревянный предмет обстановки. Вот почему так притягательны доски для резки хлеба, висящие на кухнях, — они действительно смотрятся замечательно. Есть что-то завораживающее в человеческом теле, медленно разрушающемся подобно деревянному предмету.
КРИС САЛЕВИЧ: Здесь прослеживается довольно очевидная связь — студент-архитектор, который перешел к созданию «The Wall».
РОДЖЕР УОТЕРС: Ну, может быть. Может быть, архитектурные навыки помогли мне выразить мои чувства, связанные с рок-н-ролльными аудиториями, что явилось отправной точкой для «The Wall». И то, что в альбом потом вошел автобиографический материал, было чем-то вроде дополнения к основной теме: «Разве это дерьмо не ужасно? Я здесь, наверху, на сцене, а вы все там, внизу, разве это не отвратительно? Какого хера мы все здесь делаем?»
КРИС САЛЕВИЧ: Представление «The Wall» было изумительно. Когда я увидел ее в «Earl's Court», я подумал, что это первый рок-н-ролльный спектакль из тех, что я видел, абсолютно подходящий для таких арен.
РОДЖЕР УОТЕРС: Я делал ее вместе с Джерри Скарфом, который сконструировал всех кукол и вместе со мной сделал мультфильм, и, конечно, с Марком Фишером и Джонатаном Парком, которые сделали детальную конструкторскую разработку декорации. Они сконструировали кирпичи; они разработали лифты для людей, которые строили стену. Марк спроектировал, как она должна развалиться, а Джонатан выполнил всю техническую часть. Но куклы и мультипликация Джерри были половиной спектакля.
Мы все бешено работали вплоть до первого представления. Впервые мы поставили стену поперек арены и спроецировали на нее какой-то фильм, за четыре дня до первого концерта. Я бродил по проходу за последним рядом сидений в задней части арены, мое сердце бешено стучало, меня колотила дрожь. И я подумал, что это так фантастично, что люди смогут все увидеть и услышать с любого места, где бы они ни сидели. Потому что после турне 1977 года я убедился, что стадионные концерты — ужасны.
Публика, мне кажется, получает удовольствие от двух вещей. Во-первых, от присутствия «легенды» — будь то Брюс Спрингстин или другая зарекомендовавшая себя знаменитость, на самом деле неважно кто, лишь бы он считался звездой. Есть также другая вещь, от которой получаешь удовольствие, — это возможность сказать: «Да, нас там было 85 000: мы не могли пошевелиться, не могли добраться до бара. Мы все должны были ссать стоя, давить друг друга. Это было чертовски здорово!» И, конечно, на сцене и за кулисами только и слышишь: «Знаете, сколько мы заработали, парни, сколько футболок мы продали?» И ты попадешь в Книгу рекордов Гиннесса за то, что играл перед самыми большими аудиториями в мире, ля-ля-ля. Конечно, я могу это понять, но мне все это не нравится.
КРИС САЛЕВИЧ: Когда ты впервые играл на стадионе?
РОДЖЕР УОТЕРС: В 1977 году.
КРИС САЛЕВИЧ: Как это было? Где ты впервые выступил?
РОДЖЕР УОТЕРС: Честно говоря, не помню. Мы выступали в Анахейме, на стадионе имени Джона Кеннеди в Филадельфии, на целой куче стадионов. И последним был Олимпийский стадион в Монреале. До него мы выступали на «Soldiers Field» в Чикаго. Перед началом концерта я поднялся наверх и постоял возле дешевых мест для зрителей позади сцены, глядя вниз, на публику. Стив О'Рурк взобрался ко мне и постоял рядом со мной. Он сказал: «Угадай, сколько людей здесь присутствуют?» Я сказал, что не знаю. И он сказал — шестьдесят три тысячи. Но к тому времени я достаточно выступал на больших представлениях, чтобы знать, как выглядит толпа в шестьдесят тысяч человек. Я посмотрел вниз
КРИС САЛЕВИЧ: Но я слышал, что остальные члены группы хотели сделать турне с «The Wall» по стадионам, и это явилось одной из причин вашего раскола.
РОДЖЕР УОТЕРС: Да, в 1980 году, когда мы финишировали в Нью-Йорке, Ларри Маггид, филадельфийский промоутер — я помню, он был промоутером у нас, во время концертов на «The Electric Factory», когда мы выступали в качестве поддержки «Savoy Brown», — предложил нам гарантированный миллион долларов плюс покрытие расходов за то, чтобы мы поехали и выступили два раза на стадионе имени Кеннеди с «The Wall». И (смеется) я отказался.
У меня была целая история, связанная с остальными участниками группы. Я сказал им: «Вы все читали мои объяснения, о чем говорится в «The Wall». Три года прошло с тех пор, как мы в последний раз выступали на стадионе, и я понял, что больше такого не будет. Этот альбом наглядно продемонстрировал, как ужасно это было и как важно избавить зрителей и группу от этого. И вот почему мы поставили это представление исключительно для арен, что крайне ценно, ля-ля-ля. И я, вашу мать, никуда не еду!» Поэтому было много болтовни о том, что Энди Боун мог бы спеть вместо меня. О, ты можешь смеяться — то же самое происходит и теперь, разве нет? И в конце концов они заткнулись! У них не было шансов продолжать гастроли без меня.
КРИС САЛЕВИЧ: Это был, вероятно, критический момент относительно развала группы.
РОДЖЕР УОТЕРС: Гм-м, я не думал об этом тогда. Это была просто специфика нашей группы. Я всегда принимал такие решения, поэтому это вообще не казалось странным. Теперь, конечно, ты можешь видеть в этом иронию, но в то время это казалось совершенно естественным.
КРИС САЛЕВИЧ: «Живой» концерт «The Wall» производил впечатление концептуального художественного произведения, которое было бы невозможно воспроизводить в другом виде.
РОДЖЕР УОТЕРС: Конечно, я так себе это и представлял. Делались попытки снять концерт на видео, и я последовательно пресекал любые шаги, чтобы выпустить видео, потому что это было несправедливо по отношению к чисто сценическому зрелищу. Может быть, двадцать лет спустя в качестве архивного материала я буду готов выпустить видео. Но мне нравится тот факт, что все люди, пришедшие на концерты и тайно снимавшие видео, были пойманы и никому не было позволено продавать третьесортную, дешевую версию зрелища.
КРИС САЛЕВИЧ: Безусловно, почти с самого начала визуальные эффекты, тотальное представление были частью «живых» концертов «Pink Floyd».
РОДЖЕР УОТЕРС: Да, это было всегда. Я вспоминаю концерт «Games For May» («Майские игры»), на котором мы выступали в «Queen Elizabeth Hall» в мае 1967 года. Я возился в сыром грязном подвале, что по правую сторону Хэрроу-роуд, со старым «феррографом». Вспоминаю, как я сидел там, записывая звуки тарелок для представления, — позже это стало началом «А Saucerful Of Secrets». В те дни ты мог записать на магнитофон, например, гонки по сцене заводных игрушечных автомобилей и вставить это в альбом. Для «Games For May» я также делал «птичьи» шумы, записанные на старый «феррограф» с половинной скоростью для проигрывания в фойе театра, когда приходили зрители. Меня всегда интересовали возможности рок-н-ролла, мне хотелось заполнить пространство между публикой и музыкантами не только с помощью гитар и вокалов.