Пионерский гамбит 2
Шрифт:
— Кгхм… Грибы — это да, — я снова фыркнул. — Слушай, эээ… Анастасия… — блин, чуть вслух не назвал ее Друпи! — Ты думаешь, что такие письма могут написать реальные пионеры?
— Ну я же смогла, — она пожала плечом. — Значит и другие смогут. Ты сказал, что первые письма надо написать, как образец. Чтобы все увидели, что можно написать в газету. Если там будут письма про пионеров-героев и спортивные достижения, то мы получим пачку таких же писем. А это скучно. Вот я и решила, что будет интереснее, если письма будут смешными.
Она ни разу
— Ага, вы напишете это в газете, а потом вас всех на ковер к директорше и все, пакуйте рюкзаки, — сказал Алик. — И газету заставят снять еще до того, как ее кто-нибудь прочитает.
— Так мы же не собираемся писать ничего плохого, — проговорила Друпи. — И все равно вожатые не читают стенгазеты.
— Ага, практиканты в «Мурзилке» тоже так думали, — сказал Алик.
— Какие еще практиканты? — заинтересованно спросил Марчуков.
— Ну, была одна история, когда перед публикацией в детский журнал добавили всякие загадки… смешные, — Алик как будто смутился. — Например: «Волоса, волоса, посредине колбаса».
— Кгхм… Что?! — прыснул Марчуков. — Они это прямо в журнале напечатали?!
— Там много было всякого, — Алик снова пожал плечами. — «Туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно». Или «У какого молодца вечно капает с конца».
— А, я что-то слышал такое! — Мамонов рассмеялся. — «Волосатая головка за щекой играет ловко». Только не знал, откуда эти загадки. И что случилось?
— Тираж напечатали, но до читателей он не дошел, — сказал Алик. — Машины с журналами остановили. И все экземпляры сожгли. А студентов-практикантов, которые это все устроили, больше никто так и не видел потом.
— А ты откуда тогда знаешь? — Марчуков вскочил со стула.
— Мне дядя рассказывал, — веско сказал Алик. Будто мы должны знать, кто его дядя, и почему его слово это однозначный авторитет. — Он сам читал этот журнал до того, как все уничтожили.
— А не свистишь? — недоверчиво покосился на Алика Мамонов.
Алик промолчал. Его длинное лицо стало похоже на обиженную лошадиную морду.
— Да ладно, мы же не всесоюзный детский журнал делаем, а отрядную стенгазету всего лишь, — я махнул рукой. — Дурацкие письма мне нравятся. Ну а если вызовут на ковер… Что ж… Мы уже там были, и ничего. Правда, парни?
Те закивали. Оба отлично помнили ту историю, когда Мамонова за драку со мной чуть не выгнали из лагеря, и что драки никакой не было, мне пришлось доказывать в окровавленной футболке.
— Как знаете, — пробубнил Алик. — Мое дело предупредить. А что, фотокарточки-то вам понадобятся? Я ваше выступление тоже снимал.
— Конечно! — я энергично закивал. — Мы же не только письма будем в нашей газете писать, про отрядные дела тоже надо.
До обеда мы успели нарисовать заголовок газеты. Получилось даже в чем-то художественно — буквы на фоне морских волн, а сбоку — красно-белый маяк. И распределить обязанности — мне досталось написать передовицу с просьбой писать в газету и общей концепцией. И интервью с Еленой Евгеньевной. Марчукову — написать репортаж про выступление на открытии. Изнутри. А Мамонов взял на себя рубрику головоломок и анекдотов.
Ну а Друпи пообещала написать еще писем и ответов на них.
Ну а потом запел горн, сообщающий нам, что распорядок дня никто не отменял, так что откладывайте, пионеры, свои великие творческие планы и шагайте обедать.
По пути обратно в отряд я задумался и чуть приотстал. Честно говоря, меня немного беспокоило то, что придется писать какие-то там статьи. Беглое чтение «Пионерки» показало, что там работают вовсе даже не лохи, и буквы складывать в слова они отлично умеют. Их все-таки этому в университете учат… А я? Когда я последний раз писал что-то, напоминающее литературный текст? Со стороны кажется, что это вроде бы просто. Но вот я пытаюсь сейчас представить хотя бы первую фразу, а в голове — звенящая пустота, как в барабане. Нда, дела. Надо было хоть газету из библиотеки захватить для вдохновения…
Я остановился и привалился спиной к дереву. Надо было идти уже в отряд, тихий час все-таки начинается. Но пять минуточек потупить все-таки можно.
— …ты же это понимаешь? — раздался совсем рядом голос Боди Сохатого. Звучал он вроде бы не угрожающе, но с некоторым явным нажимом.
— Понимаю, — пролепетал второй голос. Парень из нашего отряда, самый мелкий по росту. Он так странно буквы выговаривает, будто на каждой спотыкается, что по голосу его ни с кем не перепутаешь.
— Это хорошо, это правильно, — Бодя причмокнул губами, будто сосал леденец. — И как будешь отдавать долг?
— Не знаю, — еще тише проговорил мелкий. — Может как-нибудь отработаю?
— Как-нибудь отработаю… — передразнил Бодя. — А мне куда уперлась твоя отработка? И что ты делать умеешь?
— Я в шахматы играть умею… — проблеял мелкий. — Третье место на городском чемпионате…
Бодя заржал. Противно так, будто икая и задыхаясь.
— Я еще стихи писать могу… — почти шепотом проговорил мелкий. Как же его зовут? Я вроде даже запоминал…
— Вот что, Серый, — серьезным тоном сказал Бодя. — Ты сейчас на тихом часе списочек мне составишь. Того, что у тебя есть с собой. И что тебе смогут родители привезти. Понял? Ну и про шахматы и стихи тоже туда напиши. А после полдника мы еще поговорим. Понял, да?
— Да, — едва слышно выдохнул мелкий. Серый — значит Сережа. Бодя проковылял мимо меня, даже не заметив. Или я так удачно слился с обстановкой, или ему просто очень трудно вращать головой на толстой шее. Мелкий Сережа проплелся следом за ним. Да уж, не повезло пацану. За что он ему задолжал, интересно?
Ладно, тоже надо идти. А то увидит кто-нибудь из вожатых других отрядов, нажалуются, что я во время тихого часа по территории шляюсь. Да и незачем откладывать. Возьму ручку, тетрадку и вперед. Писать передовицу.