Пионерский гамбит

Фишер Саша

— Крамской! — взгляд Марины Климовны уперся в мое лицо. — Теперь мы даем слово тебе. Объясни нам свой поступок, пожалуйста!

— Товарищи, — я закашлялся на этом пафосном обращении, потому что посмотрел на портрет вождя, висящий над головой старшей пионервожатой. И в голове сами собой начали всплывать всякие шутеечки, про которые мне в моей ситуации даже и думать-то не следовало. «Сиськимасиськи», «Нагавно...», поцелуи взасос с политиками. — Товарищи... Я сказал это на отрядном собрании и повторю сейчас. Я понятия не имею, чьи это шашки в моем рюкзаке, и кто мне их туда подбросил. В зале, когда это случилось, я сидел вдалеке от сцены рядом с нашим председателем совета отряда. Вы можете меня

наказать, исключить из пионеров, что вы там еще говорили? Отправить на весь сезон к поварам картошку чистить. Особого выбора у меня нет, так что дерзайте, выдумывайте наказание поизощреннее. Но помните, что настоящий виновник останется безнаказанным.

— Смотри-ка, врет и не краснеет, как настоящий фашист!

— Брось заливать-то!

— Да как у тебя совести хватает?

Мда, похоже, я их не убедил... Анна Сергеевна смотрела на меня непонятно. С досадой. Устало. Взгляд ее как будто говорил что-то вроде: «Да откуда ты взялся на мою голову вообще?!»

В принципе, я даже мог ее понять. Сначала я вмешиваюсь, когда она почти отправила домой непредсказуемого парня Мамонова. И теперь вот опять. Если сейчас Марина Климовна решит, что мои слова все-таки имеет смысл хотя бы проверить, то проблемы будут, опять же, у Анна Сергеевны. Потому что дело тогда будет касаться не одного какого-то случайного хулигана, в чьем тихом омуте она, воспитатель с огромным педагогическим опытом, не рассмотрела чертей. А всего отряда. Потому что виновный где-то там. И мало того, что устроил весь этот серный переполох, так еще и свалил вину на другого. И вот он-то, скорее всего, не новочок вовсе. А тот, кого она давно и хорошо знает. А значит — ее недосмотр и ее ответственность. Ей опять устроят выволочку, а она потом опять будет срывать зло на нас.

Замкнутый круг какой-то. С презумпцией виновности.

— Товарищи, — сказал я и снова закашлялся, потому что в голове опять всплыло словечко «сиськимасиськи». — У меня есть одно конструктивное предложение. Раз уж других подозреваемых у вас нет, то я готов понести наказание и даже, если хотите, повиниться перед всей дружиной, в том, что такой вот я плохой пионер...

— Ага, значит ты все-таки признаешься! — толстячок снова дернул галстук, прикрывая пятно на футболке.

— Я этого не сказал, — спокойно продолжил я. — Я готов соврать перед всеми, чтобы не пострадала честь совета дружины и вожатых. У вас будет виновный, вы его справедливо наказали чисткой картошки, все довольны. Но есть только одна просьба. Дайте мне неделю. Если через неделю я не найду настоящего виновника, я выйду перед дружиной и признаюсь. И сделаю все остальное, что вы сейчас решите.

Все молча смотрели на меня. Я сломал совет дружины своим странным предложением? Честно говоря, я еще не знал, как буду все это воплощать, но кандидатов на крысу на самом деле было не так уж и много. И если напрячь немного свои взрослые мозги, внимательно присмотреться и прислушаться к тому, что происходит в отряде, то у меня есть все шансы узнать, кто это сделал. Кроме того, у меня все-таки есть два союзника, несмотря на объявленный бойкот.

Марина Климовна встала.

— Ты меня немного удивил и огорошил, Крамской, — сказала она. — Не могу пока сказать, приятно или нет. Единолично я таких решений не принимаю, так что поднимаю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы принять предложение Крамского и дать ему неделю, которую он просит?

Глава 17

«Некоторые вещи не меняются, — думал я, по очереди разглядывая лица совета дружины. — Они ведь даже не пытаются выяснить правду. Им сказали, что я виновен, и никто из них почему-то даже не пытается узнать доказательства. Зато вершить суд готовы все...»

— Ильин, что ты тянешь руку, ты голосуешь

за то, чтобы дать Крамскому неделю, которую он просит? — Марина Климовна смотрела на одного из вожатых, парня.

— Нет, Марина Климовна, — он опустил руку и встал. — Я просто вспомнил кое-что. Я стоял рядом со вторым входом на открытии и видел этого Крамского. Он сидел на камчатке рядом с тем, длинным. Председателем второго отряда. И точно ни разу не подходил к сцене.

О, надо же, как будто мои мысли прочитал, парень. Интересно, что будет дальше...

— Значит, он не один все это устроил, — уверенно заявил толстяк с пятном на рубашке.

— В таком случае несправедливо, что мы обсуждаем наказание только для него, — сказала девушка-вожатая.

Я чуть не расхохотался. Очень логичный вывод. Хотя не сказал бы, что меня это шокировало. Люди не меняются, это правда. Ведь если прямо сейчас решить, что я не устраивал развлекушки с серными шашками на открытии смены, значит придется мало того, что искать настоящего виновника, так еще и извиняться передо мной. Кстати, перед Мамоновым никто даже не подумал извиниться за то, что его обвинили огульно в том, что он меня избил. Мол, иди в свой отряд и радуйся, что не отослали.

— Крамской, почему ты молчишь? — спросила Марина Климовна.

— Так мне же не давали слова, — я пожал плечами. — Кроме того, я уже все сказал. Я не делал этого, не имею к этому никакого отношения, и если вы дадите мне неделю, приложу все силы, чтобы найти настоящего виновного.

— Шерлок Холмс выискался, — громко прошептал толстяк на ухо сидящей рядом девочке. Та прыснула. Совет дружины весь загомонил и зашептался.

А я подумал, что мне бы надо сейчас чувствовать хоть какое-то возмущение несправедливостью этого фарса, делающего вид, что он суд. Подумать про их твердолобость и упертость и прийти к выводу, что пионерская организация — это отупиловка и уравниловка. Но ничего подобного я не ощущал. Можно подумать, в моем времени какая-нибудь упертая публика адекватно воспринимает аргументы противоположной точки зрения. Ну да, конечно. Как бы не так...

— Давайте проголосуем! — еще раз сказала Марина Климовна. — Итак, кто за то, чтобы повторно рассмотреть поступок Крамского через неделю?

Первым поднял руку тот самый вожатый, который сказал, что видел меня с Прохоровым. Второй, почти одновременно с ним, младшая девочка.

— Теперь поднимите руки, кто против, — сказала Марина Климовна и подняла руку первой.

Голосов «за» неожиданно оказалось на один больше. Марина Климовна недовольно закатила глаза и вздохнула. Видимо, ей совершенно не хотелось заниматься этим делом дольше.

— Большинство голосов за тебя, Крамской, — сказала она. — Ну что ж, через неделю в таком случае, ждем тебя с объяснениями. Можешь идти, Крамской. До свидания, Анна Сергеевна.

Педагогиня встала со своего места и направилась к двери, не удостоив меня даже взгляда. Потом она остановилась у питьевого фонтанчика, смочила губы в струе воды, открыла папку, которую несла подмышкой и сделала вид, что внимательно изучает ее содержимое. Всем своим видом показывая, что не замечает, что я рядом.

Думаю, она намекала, чтобы я шел по своим делам, общение со мной она поддерживать не собирается. Но у меня были другие планы на этот счет. Я стоял в шаге от нее и, не отрываясь, смотрел ей в лицо.

— Что тебе нужно, Крамской? — в конце концов не выдержала она.

— Анна Сергеевна, вы ведь точно знаете, что я этого не делал, — сказал я. — Мне это совершенно незачем, кроме того, вы же слышали того парня, вожатого. Я все время сидел в заднем ряду рядом с Прохоровым...

— Крамской, не забивай мне голову своей ерундой, — отмахнулась Анна Сергеевна. — Поверь, мне и без тебя есть, чем заняться...