Пионовый фонарь: Японская фантастическая проза
Шрифт:
Так было и двадцать первого июля. Господин Иидзима отправился на ночное дежурство, а его наложница в ожидании любовника выставила у открытой калитки гэта [119] и приказала служанке раздвинуть на веранде ставни. «Жарко сегодня, сил нет, — пожаловалась она. — Без свежего воздуха не уснешь».
Гэндзиро, убедившись, что в доме все заснули, прошел босиком по плитам садовой дорожки, забрался на веранду через раздвинутые ставни и прокрался в спальню О-Куни.
119
Гэта— деревянные сандалии на высоких подставках.
—
— Мне тоже хотелось пораньше, — сказал Гэндзиро, — да ничего не вышло. У нас из-за жары никто спать не ложился. Брат, сестра, мать, слуги даже, все сидели и обмахивались веерами. Насилу я вытерпел, пока они улеглись… Слушай, о нас никто не знает?
— Никто, не беспокойся. Да и кому знать, когда сам господин покровительствует тебе? Это я устроила, чтобы тебя приняли в нашем доме после того, как старший брат твой простил тебя. Это я так ловко настроила господина в твой пользу. Уж на что мой господин умен и тонок, сразу насторожился бы, заметь он между нами хоть что-нибудь странное, а ведь так ничего и не подозревает.
— Да, — сказал Гэндзиро, — дядюшка — человек необычайной мудрости, я его, признаться очень боюсь. Кроме того, ведь это он уговорил брата разрешить мне вернуться, когда меня за разные делишки сослали отсюда к родственникам в Оцуку. Было бы просто ужасно, если бы открылось, что я сошелся с тобой, возлюбленной моего благодетеля!
— Как у тебя язык поворачивается говорить мне это? — рассердилась О-Куни. — Сердца у тебя нет, вот что! Я за тебя умереть готова, а ты только и знаешь, что придумываешь разные отговорки, лишь бы отвязаться от меня… Послушай, Гэн, дочка господина умерла, других наследников нет, не миновать брать в наследники кого-нибудь со стороны! [120] Я на этот счет намекнула господину, что подошел бы сын соседа Гэндзиро, но господин сказал, что ты слишком молод и жизненные измерения твои еще не определились…
120
…Брать в наследники кого-нибудь со стороны! — имеется в виду обычай усыновлять или брать в зятья с правами сына и наследника молодого человека из чужой семьи, иногда даже слугу.
— Да, уж конечно, не определились, если я забрался в постель к любимой наложнице своего благодетеля.
— Вот что, Гэндзиро, — решительно сказала О-Куни. — Господин проживет еще много лет. Если я вечно буду подле него, а тебя отдадут в сыновья куда-нибудь на сторону, видеться мы не сможем. А если вдобавок жена у тебя будет красивой, ты обо мне и думать забудешь. А раз так, то вот тебе мой наказ: если ты мне по-настоящему верен, убей господина!
— Что ты! — воскликнул Гэндзиро. — Убить дядюшку, убить своего благодетеля? Нет, этого я не могу. Совесть у меня еще есть.
— Теперь нам уже не до благодарности и не до чести, — сказала О-Куни.
— Все равно, дядюшка же лучший в округе мастер школы «синкагэ-рю», он шутя справится с двумя десятками таких, как я! Мечом-то я владею из рук вон плохо!
— Да, мечом ты владеешь плохо, ой как плохо, — насмешливо заметила О-Куни.
— В том-то и дело… И нечего из-за этого смеяться надо мной!
— Мечом ты владеешь плохо, это так, — сказала О-Куни. — Но ты часто выезжаешь с господином на рыбную ловлю. Кажется, вы договорились четвертого числа будущего месяца отправиться на Накагаву, не так ли? Вот там ты столкнешь господина в воду и утопишь его.
— Действительно, плавать дядюшка не умеет… Нет, все равно ничего не выйдет. Ведь с нами будет лодочник.
— А лодочника заруби. Как бы плохо ты ни владел мечом, но хоть лодочника-то зарубить сумеешь?
— Лодочника зарубить я, конечно, смогу…
— Когда господин упадет в воду, ты рассердишься и не сразу дашь лодочнику искать его. Спорь, придирайся, выдумывай всякую чепуху, но пусть он начнет искать не раньше, чем часа два спустя. Когда же он вытащит тело, скажи ему, что во всем виноват он, и заруби его. Затем на обратном пути ты заедешь на лодочный двор и объявишь хозяину, что лодочник по небрежности столкнул господина в реку, господин утонул, и ты, вне себя от горя, зарубил лодочника на месте. Далее ты скажешь, что вина лежит не только на лодочнике, что следовало бы зарубить и его хозяина, но ты, мол, великодушно решил замять это дело и потому приказываешь хозяину никому ничего не рассказывать. Дрожа за свою жизнь, хозяин лодочного двора, конечно, рта не посмеет открыть. Ты же вернешься домой, как будто ничего не знаешь, и сразу приступишь к старшему брату с просьбой, чтобы тебя без промедлений отдали наследником в дом Иидзимы, поскольку-де наследников у господина Иидзимы нет. Об этом доложат начальнику хатамото, затем дело о твоем усыновлении пойдет на высочайшее утверждение, а мы тем временем доложим, что господин заболел. Когда же ты будешь введен в права усыновленного наследника, мы сообщим, что господин скончался, ты станешь здесь хозяином, и уж тут-то я прилеплюсь к тебе на веки вечные. Дом наш гораздо богаче вашего, у тебя будет много прекрасной одежды и оружия.
— Ловко придумано! — восхитился Гэндзиро.
— Я три дня и три ночи думала, глаз не смыкала, — сказала О-Куни.
— Превосходно, совершенно превосходно!
Вот о чем втайне сговаривались О-Куни и Гэндзиро, обуянные подлыми устремлениями под соединенным действием похоти и жадности. А тем временем верный дзоритори Коскэ, которому не спалось от жары в его комнатушке у ворот, вышел во двор. «Такой жары, как в этом году, еще не было», — бормотал он, обмахиваясь веером. Прохаживаясь по саду, он вдруг заметил, что калитка в ограде приоткрыта и легкий ветер раскачивает ее. «Странно, — сказал он себе, — я же сам закрыл ее, почему она открыта? Ого, да тут и гэта стоят… Кто-то пробрался к нам, не иначе. Не нравится мне поведение соседского шалопая и госпожи О-Куни, уж не снюхались ли они?»
Он на цыпочках направился к дому, уперся руками в каменную ступеньку и заглянул в комнату. Услышав, что собираются убить его господина, которому он поклялся служить не щадя живота, Коскэ рассвирепел… А так как нрава он был в свои двадцать с небольшим лет горячего, то, забывшись, яростно шмыгнул носом.
— О-Куни, — испуганно прошептал Гэндзиро, — здесь кто-то есть!
— Экий ты, однако, трус, — сказала О-Куни. — Ну кому здесь быть?
Все же она невольно насторожила уши и сразу почувствовала, что рядом кто-то затаился.
— Кто это там? — окликнула она.
— Это я, Коскэ, — отозвался дзоритори.
— Каков наглец! — вскричала О-Куни. — Как ты смел среди ночи приблизиться к женским покоям?
— Мне было жарко и душно, я вышел освежиться.
— Господин сегодня ночью на службе, — строго сказала О-Куни.
— Да, я знаю. Каждое двадцать первое число он ночью на службе.
— А если знаешь, то почему ты не у ворот? Сторож должен зорко охранять ворота, а ты осмелился покинуть свой пост, да еще явился освежаться в сад, где одни только женщины! Смотри, это тебе так не сойдет!..
— Да, — сказал Коскэ, — я сторож. Но я обязан сторожить не только ворота. Я охраняю также и дом, и сад, я охраняю здесь все. И я не стану смотреть только за воротами, если в покои проникнут воры и набросятся с мечами на моего господина.
— Послушай, любезный, — сказала О-Куни. — Если господин благоволит к тебе, это не значит, что ты можешь своевольничать. Ступай в людскую и спи. В этом доме покои охраняю я.
— Вот как? — сказал Коскэ, — Почему же, охраняя покои, вы оставляете открытой садовую калитку? В открытую калитку пробралась собака, гнусная скотина, не знающая ни благодарности, ни чести, и эта скотина, жадно чавкая, пожирает самое ценное в доме моего господина. Я простою здесь в засаде всю ночь, но дождусь ее. Глядите, вот валяются гэта, значит, в дом кто-то забрался!