Пир на закате солнца
Шрифт:
ТО ЕЩЕ ДЕЛО…
– Екатерина Сергеевна, что такая хмурая? Отставить!
Катя обернулась: Командир, майор Пятаков из СОБРа. Самый жизнерадостный, кажется, тут на текущий момент – без формы, в джинсах (что строго воспрещено по ведомственному дресс-коду), бицепсы, как шары, из коротких рукавов футболки выпирают, под мышкой сумка, а в ней что-то звякает весело.
– В отпуске, Командир?
– Первый день на воле. Кстати, помните, мы про госпиталь говорили – как раз туда сейчас с ребятами, из Ингушетии корешка одного нашего привезли, кунака, надо проведать. И к герою
Катя колебалась одну лишь секунду.
– Командир, возьмите меня с собой. Мне там, в госпитале, надо кое-что узнать.
О вызове в прокуратуру Андрею Угарову сообщили по телефону. Сухой секретарский голос: в 17.30, присутствие адвоката – ваше право. Анна сразу же засуетилась, разнервничалась.
– Я думала, что уже все… надеялась, что с этим покончено.
– Покончено?
Она тут же начала названивать адвокату. Перед визитом в прокуратуру он пригласил их в свой офис на Поварской.
Чинная улица: посольства, особняки с зашторенными окнами. Едва они с Анной (бедная, ей пришлось звонить в свою фирму и брать отгул) вышли из машины перед дубовой дверью с золотыми табличками, Угарову стало душно на этой сонной улице.
Воздуха!
Нет, это был не страх, не беспокойство, не мандраж, это было что-то совсем иное.
Адвокат принял их в своем кабинете, уставленном кожаной мебелью и книжными стеллажами, минут пятнадцать терпеливо выслушивал сбивчивые сентенции встревоженной Анны Гаррис.
– Кстати, а как ты его уломала, чтобы он тогда приехал в ментовку за мной? – Угаров вспомнил свой разговор с Анной в постели. – Что, многим тебе обязан? Или может, твой бывший?
– А ты ревнуешь? Дурачок. – У нее была счастливая глуповатая улыбка, когда она произносила это. – Я иногда его консультировала, давала выгодные советы.
– Ты ему?
– Игра на бирже. Он иногда и этим балуется, хотя ни черта не понимает. Его конек – право.
…– Вот что, уважаемый, – адвокат, дав Анне выплеснуть из себя накопившиеся эмоции, попросил ее подождать в приемной, – теперь мы с вами одни, свидетелей нет. У меня золотое правило: я берусь за дело, только когда мой клиент играет со мной в открытую. Лишь в этом случае я вхожу в процесс в качестве защитника. Безоговорочное доверие клиента служит для меня стимулом и одновременно помогает правильно выстроить защиту. Итак? – Адвокат снял модные дорогие очки.
– Что?
– Перед тем как мы поедем в прокуратуру, вы расскажете мне всю правду.
– Да я сто раз уже рассказывал. – Угаров поморщился. – Мне нечего скрывать. Я никого не убивал. У меня недалеко от Архангельского парка живет знакомая… ну девка одна… Полина… И я, собственно, ехал к ней, хотел побыть с ней, у нее… правда, она работает, но я мог и подождать… Время было свободное, поэтому я, наверное, и зашел в этот парк…
– Только поэтому?
– Ну да. К тому же мои родители когда-то до развода… ну, мы гуляли там все вместе. Давно, я еще
– Что-что? Какая пацанка?
КАК БУДТО РАЗОМ ВЫКЛЮЧИЛИ СВЕТ.
КРОМЕШНАЯ ТЬМА.
ВЫТЯНУТЬ ВПЕРЕД РУКИ, ЧТОБЫ НЕ НАТКНУТЬСЯ…
ИЛИ ЭТО В ГЛАЗАХ ТЕМНО?
Свет вернулся – еле теплящийся, оранжевый, гнилой. ВСЕ ТА ЖЕ ДОРОГА – ГОРЫ НА ГОРИЗОНТЕ.
Пыль… тут в пыли что-то лежало… Он же видел тогда, ему снилось. Та девчонка… младшая сестра…
В пыли только темный комок, живой, шевелящийся, пульсирующий комок…
Пиявки! Сколько же их тут…
Он попятился в испуге, споткнулся, обернулся и…
Парковая аллея – кто-то сейчас свернул в нее. Он знал, кто это был, он двинулся следом.
Гравий… никакой пыли… Идти легко. ОНА от него не уйдет. Эта баба…
Зеленая стена парковой шпалеры, розы еще не расцвели, слишком рано – только бутоны, шипы…
ВЫТЯНУТЬ ВПЕРЕД РУКИ, ЧТОБЫ НЕ НАТКНУТЬСЯ…
Шип вонзился в ладонь… кровь…
Оранжевый свет начал меркнуть – и вот уже серая мгла, смеркается, солнце зашло – ТАМ, В ГОРАХ. Во мгле что-то белеет – мраморные руки, плечо. Парковая скульптура, итальянская статуя – слепые глазницы без зрачков, на мраморной щеке паук ткет свою паутину, и мраморные губы в чем-то красном…
Стволы деревьев – парковых лип… Сплетенные корни… Все дальше, дальше, ни пыли, ни гравия под ногами, черная лесная земля, усыпанная хвоей, бурыми листьями… Стволы деревьев… Что-то белеет… вместо стволов – кровоточащие тела, вросшие в перегной корнями-ступнями, тянущиеся изо всех сил руками-ветвями вверх, вверх, прочь, прочь отсюда…
Раны, зияющие напоказ, истерзанная плоть…
Ранить, нанести удар – это же так просто…
И вот теперь это всего лишь мясо… кровь…
Кусты впереди… развалины… Старый парковый грот. Пещера – ТАМ, В ГОРАХ.
Тяжелая трупная вонь, невыносимый смрад… Там, внутри, – словно голодная хищная стая… Рычание, возня, хруст…
Вылетело и упало под ноги, обрызгав… Как будто швырнули кусок со стола…
Мраморная статуя повернула мраморную голову… Слепые глазницы, мраморный язык слизывает красное с мраморных губ…
ЭТО ВКУСНО… ПОПРОБУЙ… ТЫ ВСЕ РАВНО БУДЕШЬ НАШ…
ВЫПЕЙ ЭТО ДО ДНА…
Пиявка, запутавшаяся в паутине, паук уже близко…
В мраморной руке – стакан, полный крови.
ВЫПЕЙ ЭТО… ВСЕ РАВНО ТЫ НАШ…
КТО ЭТО КРИЧИТ?!
– ПУСТИТЕ, ПУСТИТЕ МЕНЯ, ВЫ ПОРАНИТЕ МНЕ РУКУ!!!!
ЗАМКНУЛО И ВСПЫХНУЛО – книжные стеллажи, потолок, искаженное болью и страхом чужое лицо – так близко, что…
Стакан с водой…
– Отпустите же!
Угаров разжал пальцы. Стакан с водой выпал из рук адвоката, звон осколков.
– Что тут у вас? Андрей? – Анна Гаррис распахнула дверь адвокатского кабинета.
– Вы с ума сошли? Что вы себе позволяете?! – Адвокат ослабил узел галстука. – Он побледнел, как мертвец. Я подумал – с ним плохо, налил минералки в стакан. А он в руку мне вцепился, как клещами… Это же хрупкое венецианское стекло, вы могли раздавить, серьезно меня поранив! Вам лечиться надо, слышите меня?