Пир во время войны
Шрифт:
А потом, когда Мила поцеловала его, вдруг отодвинул её в сторону, сообщил, что любит другую, и вышел из комнаты. А чуть позже, когда расстроенная Мила с горя напилась и пошла в зимний сад дышать эвкалиптовым воздухом, к ней подошёл Джонни. И стал говорить о своей любви к ней. Это было так унизительно, что Мила даже не могла посмеяться ему в лицо. А потом этот рыжий урод даже стал её целовать, нежно и бережно. Мила отчаянно спихнула его с себя, и обозвала то ли коальим помётом, то ли рыжим животноводом. И убежала. А Джонни продолжал сидеть на качелях и затравленно смотреть ей вслед. Кажется, он даже плакал. Тюфяк!
Мила
Конечно, нехорошо, что она потеряла самоконтроль и устроила Павлу скандал — после того, что произошло в зимнем саду. Любовь Андреевна её утешала, а Анатолий Максимович тут же покинул гостиную. Он терпеть не мог скандалы и вообще разговоры на повышенных тонах. В их доме было не принято повышать голос. Но Мила быстро взяла себя в руки и рассказала, что Джонни приставал к ней. И только поэтому она так разозлилась. А эти идиотки с Украины с удовольствием присутствовали при этой сцене, у них даже глаза блестели от восторга, когда Мила закатила истерику!
Певица допила водку, оставшуюся во фляжке, и закусила лимончиком. Что ей теперь делать? Она так рассчитывала на этот брак, Павел был её последней надеждой. Но и думать нечего, чтобы соблазнить его и заставить жениться на Миле. Он по уши влюблён в свою восточную принцессу. И, что самое ужасное, Анатолий Максимович вовсе не против, чтобы он женился. Он даже пусть и в шутку, но всё равно, предложил нарисовать эскиз свадебного платья для невесты. Мол, когда-то мечтал стать художником, почему бы не попробовать?!
Только Любовь Андреевна — союзница Милы, она постоянно напоминает Павлу, чтобы он сначала познакомил свою избранницу с родителями, и только потом можно говорить о свадьбе. Любовь Андреевна недовольна скоропалительной женитьбой сына, к тому же на девушке не из их круга. Она хочет, чтобы Мила была её невесткой, о чём и заявила девушке прямо на семейном ужине. Но Павел пропустил эту фразу мимо ушей. Он вообще мало что слышал, наверняка постоянно раздумывая о своей девчонке! Но вообще-то его родители не чинят ему никаких препятствий: видите ли, в их доме это тоже не принято, там учитываются желания каждого члена семьи и предоставляется свобода действий.
Мила со злостью запустила фляжку в стену. Если Павел женится не на ней, то это будет крахом её жизни. Ей останутся только «быки» из охраны звёзд. И всё! И вообще, на носу — лето, вся тусовка махнёт куда-нибудь в Сан — Тропе. И, если там не будет Милы, все поймут, что она уже — вне обоймы. Ей срочно нужны деньги, а лучше всего — рука и сердце Павлика. То есть сердце его ей ни к чему, она бы с удовольствием поменяла его на кошелёк его папаши! Хотя, с другой стороны, Павлик ей нравится.
Мила засмеялась. Что это она так раскисла? Ещё ничего не потеряно, Павлик ещё не женился. Надо будет подождать чуть-чуть, пока он познакомит свою невесту с родителями. И тогда уже можно будет начать действовать. Она будет бороться, потому что не может позволить ему жениться на другой!
— Анатолий Максимович, к вам просится какой-то парень, говорит, что это насчёт вашего сына, что это важно, — доложил Резнику охранник, высокий крепкий мужчина.
— По поводу Павла? — удивился Анатолий Максимович. — Пусть войдёт.
Не было смысла спрашивать,
В кабинет вошёл красивый молодой человек, похожий на модель из «Плейбоя». У него была нежная, фарфоровая кожа, светлые волосы и голубые глаза. Но взгляд — жёсткий, цепкий, производил неприятное, отталкивающее впечатление.
Резник напрягся. Он чувствовал, что от этого посетителя он не получит хороших известий.
— Я бы хотел поговорить с вами наедине, — сказал молодой человек.
— Володя, выйди, — велел Резник, и охранник нехотя повиновался, окинув гостя на прощание недобрым взглядом.
— Я не буду тянуть, — сообщил молодой человек и, пройдя к столу, уселся в кресло. — Вашего сына собираются убить.
— Это шутка? Вам нужны деньги? — поинтересовался похолодевший внутри Резник.
— Вы не поняли меня. Вашего сына собираются убить. Я знаю, когда это произойдёт и где. Другое дело — интересно ли это вам?
— Вы издеваетесь? — разозлился Резник. — Мой сын — не бандит и не госчиновник. Если кого и захотят убить, так это меня. Он не имеет отношения к «Терра — нефть».
— А при чём тут ваша корпорация? — удивился посетитель, и его голубые глаза словно заледенели. — Речь идёт о будущей женитьбе вашего сына на дочери азербайджанского авторитета. Вас, похоже, не поставили в известность, чьей дочерью является избранница вашего сына? Ну, да это уже неважно. У меня нет времени и желания объяснять вам, что к чему. Значит, так: вас интересуют сведения о готовящемся убийстве?
— Естественно, — заволновался Резник. — Что вы за них хотите?
— Ничего. Считайте меня послом доброй воли. У меня свои интересы в этой игре. И от вас мне ровным счётом ничего не надо. Ваш сын будет убит в самое ближайшее время. Киллер выстрелит ему в голову и не промахнётся, будьте уверены.
— Откуда вам это известно?
— Потому что этим киллером буду я…
Ковалёв стоял на пороге и грустно смотрел на дочь, допивающую последние капли из фляжки. И как так могло случиться, что он породил такое эгоистичное чудовище, думающее только о себе, о своей карьере, о нарядах и деньгах? Как вообще могло случиться, что он забросил в помойку собственную жизнь, предоставляя ей плестись по течению самостоятельно? Как мог он позволить жене сотворить из него робкого подкаблучника — только из-за проклятой импотенции?! Да наверняка она у него приключилась на нервной почве, и врач говорил о каких-то психологических причинах. Галка вечно была всем недовольна, ныла, оскорбляла его… И Милку воспитала по собственному подобию!
— О, привет, — дочь наконец заметила его. — Тебя уже выписали?
Ковалёв кивнул, не в силах отвечать. Ему было очень обидно и горько: единственная дочь, которую он в детстве носил на руках, водил в зоопарк и на карусели, которая была для него светом в окошке, даже не потрудилась прийти хоть раз в больничную палату и поинтересоваться здоровьем отца. Самое грустное и тяжёлое заключалось в том, что если от надоевшей жены он мог избавиться путём развода, то от дочери ему не избавиться никак! А переделывать её, учить отличать плохое от хорошего уже поздно: ей самой уже тридцать лет!