Пиратское фэнтези
Шрифт:
— Что вы о ней думаете? — как-то раз осторожно спросил первого помощника Ла Мотт.
— Она нечто вроде животного, подобранного на одном из островов.
— И это означает?..
— Только это.
Мертвый штиль. Вечер. На палубе стоит капитан и смотрит на багряный закат. Рядом с ним Лаговерде.
— Думаю, это будет мое последнее плавание.
— Неужели?
— Это так.
— Значит, вы решили уйти в отставку?
— Мне всегда хотелось осесть
Их беседу прервал матрос по имени Мартини:
— Заболел Пирр, мальчик — подносчик пороха.
— Вероятно, его тошнит от несвежей рыбы, состряпанной Ла Моттом, — отмахнулся Бруерович.
— С парнем случилось кое-что похуже. Его лихорадит.
Капитан и старпом отправились взглянуть на больного, который лежал в своем гамаке. Лицо его блестело от пота. Он надсадно кашлял и корчился от боли.
— Когда ты заболел? — спросил капитан.
— Последние несколько дней мне было нехорошо, — пробормотал несчастный. — Может, у вас найдется лекарство, которое облегчит мне боль…
Никола Бруерович осмотрел его и заметил на груди сыпь:
— Это тиф.
— Скверно, — отозвался Лаговерде.
— Да. Нужно вымыть весь корабль сверху донизу, постельные принадлежности — за борт, каюты отдраить уксусом. И ни в коем случае не подпускать никого к моей каюте.
На следующий день парень умер, его завернули в простыни и выкинули за борт.
— Нехорошо отправлять товарища на корм рыбам, — проговорил Амрафель, матрос с бородой в форме пики. — Но это дает нам самим больше шансов выжить.
Все приказы капитана были выполнены, и уже казалось, что беда под контролем, потому что за три дня никто не заболел. Но на четвертый Бычара-Мило не смог встать на ноги и через восемь часов умер.
В тот же вечер заболели еще двое. И на следующий день — еще двое. А через день — семеро.
Люди, которые с улыбкой шли на смерть в бою, трепетали перед лицом невидимого смертоносного врага. Одни полоскали горло ромом. Другие вспоминали выученные в детстве молитвы. Но болезнь не щадила ни сильных, ни слабых, ни пьяных, ни трезвых.
Матросы скорчились в своих гамаках. Некоторые лежали прямо на палубе, уставившись в небеса. Один увидел в галлюцинациях, что корабль угодил в кольца гигантского морского змея. Другой распевал во всю глотку, объявив, что на музыкальном конкурсе соревнуется с демонами.
Кое-кто выздоравливал, другие умирали. За неделю за борт бросили шестерых членов экипажа.
Как-то утром Лаговерде постучался в дверь капитанской каюты.
— Не входить, — донеслось изнутри.
Мгновение спустя капитан вышел сам.
— Она
Лаговерде ничего не ответил. Что тут скажешь? Воистину отпущенный в этом мире миг жизни краток, словно вспышка молнии.
Туземка обезумела, и удержать ее в постели оказалось непросто.
Бруерович пытался вырвать у природы ответы на вопросы, вникнуть в ее суть. Он отчаянно рылся в книгах, углублялся в размышления, толок и смешивал порошки. Поил дикарку настоянной на сере водой, протирал ее спиртовым раствором дегтя, окуривал помещение дымом и паром.
Когда он ненадолго засыпал, ему виделись тянущиеся к нему руки, которые прижимались к его губам, давили на него; снилась пугающая непристойность, при пробуждении преображавшаяся в неодушевленные предметы: стаканы, стол, серое гусиное перо, — все предметы взывали к нему.
Дикарка еле дышала. Ее лицо истончалось, словно затухающее пламя свечи. Живот вздулся, губы разомкнулись в страшной ухмылке. Огромные глаза глядели на капитана, зрачки недвижимо застыли. Потом она отвернулась.
Бруерович встал и вышел из каюты. Каблуки капитанских башмаков застучали по доскам палубы, его шаг был ровным и четким. На палубе несколько матросов молча занимались своими делами. За кормой тихо плескались волны.
Пузырьки в воде.
Капли росы.
Капитан стоял на мостике и смотрел на воду — бескрайний луг, бесконечный сине-зеленый ковер. Корабль скользил по пустынному морю. Вдалеке, у горизонта, росла громада темных облаков, и губы капитана плотно сжались.
Вернувшись в каюту, капитан с удивлением обнаружил туземку на полу. Она сидела совершенно нагая и в весьма странной позе: лодыжки скрещены позади шеи. Все тело было покрыто тонкой слизистой пленкой.
— Тебе нужно лечь в постель, — сказал Бруерович, подходя к девушке.
Раскрылись челюсти посреди живота, словно оскалились; дикарка огрызнулась, не подпуская к себе капитана. Он шагнул назад, глядя, как вся она неистово затряслась и забилась в корчах; теперь челюсти выпячивались из живота, тянулись вперед; глазные яблоки бешено вращались.
Тут он заметил на полу вокруг нее ошметки плоти, пальцы ног, части рук:
— Что за черт!
Задыхаясь, она замельтешила по каюте. Судорожно вздымались ребра, вслед за ней на полу оставался желтоватый склизкий след.
Правая рука капитана дернулась, словно желая найти клочок бумаги и записать наблюдения, но происходящее перед ним не располагало к записям, а потому Бруерович призвал на помощь нескольких моряков. Все вместе они накинули на туземку сеть и вытащили на палубу, умерив ее буйство.