Пираты, каперы, корсары
Шрифт:
— Это и есть тот самый маневр, ради которого я и собрал вас здесь, на ахтердеке. Дорогие дамы и господа, имею честь представиться вам. Я не американец, нагруженный вином и виски. У меня на борту несколько сотен абордажных топоров, несколько центнеров пороха, целый арсенал отличного оружия и двадцать пушек, у которых стоит достаточно людей, чтобы пустить на дно этот трехмачтовик. Мое имя Робер Сюркуф!
Все остолбенели. Крепкие, бесстрашные мужчины, привыкшие смело глядеть в глаза любым опасностям, онемели перед этим именем. Они не двинулись с места и тогда, когда несколько людей Сюркуфа встали у люков, чтобы матросы купеческого судна не смогли выбраться на палубу.
Первым пришел в себя капитан Сарэлд.
— Вы что, в самом деле Сюркуф? —
— Собственной персоной. А этот бриг — “Сокол”. Взгляните на моих людей, месье! Они будут очень вежливы с вами. Но тот, кто рискнет сопротивляться, испробует остроту их оружия. Подумайте о том, что двадцать пушек только и ждут моей команды, чтобы потопить это судно. Но здесь, на борту, женщины, а я — француз. Француз никогда не забывает о внимании и почтении, которое должно оказывать дамам. Поэтому мне не хочется сегодня думать о том, что вы враги моего народа, а я — капер, добычей которого вы стали. Я хочу, чтобы мои бравые парни приняли участие в этом празднике, и еще я хочу, чтобы им позволили потанцевать с дамами, украшающими праздник. Если вы согласны на это, я обещаю, что не причиню вам ни малейшего вреда, и что наша дружеская встреча закончится столь же весело, как и началась. Вся моя команда — весьма приличные люди, и даже самый последний из них — кавалер. А теперь решайте. Только поскорее.
Он поклонился и отступил на несколько шагов, играя вытащенными из карманов пистолетами. Безоружные мужчины встревоженно шушукались, дамы же с робким любопытством стреляли глазками в знаменитого приватира и его до зубов вооруженных парней, заблокировавших ахтердек.
Совещались мужчины недолго, и вскоре старший из них взял слово:
— Капитан Сюркуф, признаться, вы поставили нас в весьма двусмысленное положение. Нашим долгом было бы сражаться с вами… Постойте! — прервал он свою речь, увидев, что Сюркуф взводит курки своих пистолетов. — Дайте мне договорить! Мы, повторяю, должны были бы сражаться с вами, но, как вы сами совершенно справедливо сказали, мы не можем также не принимать во внимание и присутствие здесь наших жен и дочерей. Итак, мы решили, что до утра между нами должно быть заключено перемирие. Взамен мы просим вас выполнить ваше обещание буквально.
— Я дал вам честное слово, — ответил Сюркуф. — Однако прошу вас выслушать и мои условия. За время, пока я нахожусь среди вас, ни один человек не имеет права без моего на то разрешения ни подняться на борт, ни покинуть судно или предпринять что-либо еще, что угрожало бы моей безопасности, а стало быть могло бы подвергнуть опасности и вас. Мой корабль остается у вашего борта, чтобы контролировать выполнение моих условий. Срок перемирия истекает с восходом солнца. Как люди чести, пожмем в знак согласия друг другу руки!
Условия были приняты, и каждый скрепил свое согласие рукопожатием. Капитан Сарэлд подал знак, и музыка зазвучала с новой силой. Мужчинам и дамам было снова позволено пройти на бак; друзья и враги — все перемешались в танце. Люди с “Сокола” выказали себя перед дамами столь учтивыми и обходительными, что веселье не омрачалось всю ночь ни малейшим горестным вздохом.
Наконец, далеко за полночь, во время паузы Сюркуф дал знак, что хочет говорить.
— Мадам и месье, — начал он, — я хочу проститься с вами. Благодарю за честь, которую вы оказали мне позволением принять участие в вашем празднике. Еще больше я благодарю вас за то, что вы не вынудили меня прибегнуть к оружию. Я люблю мир, однако не страшусь борьбы. Отклони вы мое предложение, и многих из вас не было бы уже в живых, а это судно находилось бы сейчас как мой приз на пути во французский порт. Постарайтесь передать своим знакомым мою просьбу не сопротивляться опрометчиво, завидев мой флаг. Судно, на которое я вступаю как враг, я покидаю только как победитель, а не то оно взлетит на воздух вместе со мной и со всем его экипажем — в этом и состоит секрет моей непобедимости. Англия давно уже причиняет моему отечеству тяжкие и невосполнимые беды, не гневайтесь поэтому, что я вынужден применять ответные меры. Англия захватила или уничтожила лучшие военные корабли. Не упрекайте же меня, если я тоже захватываю любое английское судно, которое повстречаю. Сейчас мы разойдемся с миром, вы мне нравитесь, и мне очень не хотелось бы повстречаться с вами снова в открытом море. Капитан Сарэлд может быть уверен, что его судно — единственный “англичанин”, которого отпустил Робер Сюркуф. Благодарите за это ваших дам. Прощайте!
Пять минут спустя “Сокол” уже мчался под полными парусами в открытое море. Капитаны вернулись на свои суда, убедившись на опыте, что у Франции есть моряк, рожденный для высоких свершений. Молва о новом подвиге Сюркуфа полетела по всем морям.
Не прошло и недели, как в Пондишери пришло известие, что Робер Сюркуф захватил на широте Коломбо английское торговое судно. Вслед за тем он повстречался с двадцатишестипушечным корветом, попытавшимся отбить у него приз. Однако Сюркуф взял на абордаж и корвет, и привел оба приза во французский порт. Сообщение это, разумеется, отнюдь не способствовало уменьшению страха перед отважным каперским капитаном. Губернатор Индии принимал против него самые решительные меры; он посылал военные корабли с заданием схватить или убить Сюркуфа, он назначил за его голову высокую премию, однако все эти усилия не имели успеха.
План Наполеона атаковать англичан в Индии потерпел крах из-за неспособности его адмирала. А здесь один-единственный человек, командующий всего лишь небольшим кораблем, наводил страх на все индийские владения гордого Альбиона, страх, наносящий огромный ущерб английской торговле, ибо суда с дорогими грузами почти не отваживались больше заходить в охотничьи угодья Сюркуфа.
Но вот по Южным морям пошли слухи, будто некий ярый приверженец Англии отправился в Индию с каперским патентом, чтобы заработать назначенную за Сюркуфа премию. Корабль его назывался “Орел” — недвусмысленный намек на явное превосходство над “Соколом”. У этого капитана по имени Шутер было весьма пестрое прошлое, и человеком он был, по слухам, скверным, особенно же отвратительной была его жестокость, с которой он добивался дисциплины на своем корабле.
Справедливость слухов подтвердилась очень скоро. Говорили, что Шутер захватил несколько малых французских купеческих судов. Экипажи их были лишены жизни, хотя попали в руки капера безоружными. Такая кровожадность противоречила всем уложениям международного права и вызвала осуждение всех здравомыслящих людей; но еще сильнее возросло возмущение, когда узнали, что он ведет беспощадную войну вообще против всех французов. Он обшаривал острова и берега индийских морей и, обнаружив какое-либо поселение колонистов французской национальности, безжалостно истреблял их и их имущество. Рассказывали даже, что он особенно любил отдавать диким туземцам миссионеров, чтобы несчастные испытали перед смертью самые изощренные пытки.
Последнее из таких злодеяний Шутер совершил в той части побережья острова Ява, что расположена против острова Бали. В это самое время в маленькой яванской гавани Калима стоял на якоре небольшой бриг, на носу которого можно было прочесть название “Йорис Ханне”. Судя по названию, это был “голландец”, хотя тип его постройки заметно отличался от принятого в Нидерландах. Однако никого это ни в малейшей степени не интересовало: Калима в ту пору только начинала строиться, и у местных властей были куда более важные дела, чем проверять судовые бумаги какого-то маленького мирного брига.
Богатейшим колонистом в Калиме был некий Дэвидсон, имевший деловые отношения с капитаном “Йориса Ханне”, который и жил в его доме, тогда как все остальные моряки оставались на судне. Сейчас оба они сидели на открытой веранде под раскидистыми кронами деревьев, заслонявших стол от жгучих солнечных лучей, курили сигары и читали “свежие” европейские газеты, которые попадали в те времена на Яву несколько месяцев спустя после выхода в свет.
— Послушайте-ка, капитан, Наполеон провозглашен пожизненным консулом, — сказал Дэвидсон.