Писательский Клуб
Шрифт:
Человек необыкновенных связей, знаний и умения в мире кладбищ, моргов, катафалков, мастерских по изготовлению надгробий.
А. Коваленков вспоминал, что, когда хоронили Э. Багрицкого, который, страдая тяжелейшей астмой, умер от удушья, Аркадий Давидович обращал внимание многих на выражение лица покойного, объясняя, сколь сложной была работа лучшего московского специалиста посмертного массажа, приглашенного Ротницким.
Фадеев при мне рассказывал на секретариате, как к нему на днях явился Арий Давидович и взволнованно сообщил, что ему удалось выбить несколько прекрасных
— Своими людьми! — хохотал Фадеев, характерно закидывая голову.
Фадеев был еще молод. Арий Давидович иногда позволял себе пошутить:
— Вот похороню Александра Александровича, это будет моя лебединая песня.
Увы, после Фадеева он проводил еще очень многих.
Он принципиально никому не давал номерков. В этом заключался его профессиональный шик. По номеркам-то любой обслужит!..
Вы могли прийти в новом пальто, которое он никогда прежде на вас не видел, но и при переполненных вешалках он выдавал вам его безошибочно.
Если он в конце вечера бывал сильно пьян, то, сидя у барьера и мельком доброжелательно взглядывая на подходящих, тут же указывал пальцем своему напарнику, где висит то или иное пальто.
По словам Афони, его бил еще Есенин.
— За что? — полюбопытствовал я.
— Да ни за что. Загонит за польта и дерется. Но не больно. Зато уж и платил!..
Моисей Михайлович Маргулис. Знаменитость. Его рассказы и остроты передавались из уст в уста. Потом кто-то догадался, что он никакой не остряк, просто думает и говорит, как умеет.
Вот в его клетушечку возле гардероба заглядывает Фадеев.
— Садитесь, Александр Александрович! — радостно восклицает парикмахер.
— Куда же я сяду? — удивляется Фадеев. — У вас же человек!
— Где человек? Какой человек? — спрашивает Моисей Михайлович, незаметно толкая в спину своего клиента, бедного стихотворца.
Очередь за раскрытой дверью посмеивается.
Однажды пришел блестящий граф, генерал Алексей Алексеевич Игнатьев. Я был знаком с этим высоким красивым стариком, автором известнейшей тогда книги воспоминаний «Пятьдесят лет в строю» (острословы говорили: «в струю»). Еще до войны он вернулся в Москву из Парижа, где непостижимым образом добился сохранения для Союза во французских банках громадной суммы золотом, прежде принадлежавшей России.
Моисей Михайлович священнодействовал: стрижка, бритье, горячий массаж, мытье головы и прочее. Граф придирчиво осмотрел свое отражение, причем Маргулис посредством ручного зеркала продемонстрировал высокому клиенту и его затылок.
Затем генерал обратился к висящему на стенке прейскуранту. Разумеется, посетители платили мастеру по-другому: у кого как сложилось. Прейскурант висел для порядка. В нем двумя столбцами значились перечень услуг и цены.
Маленький мальчик, дожидавшийся как-то стригущегося отца — писателя, доверчиво спросил:
— Папа, это стихи?
Моисей Михайлович тут же ответил:
— По нынешним временам даже очень неплохие…
Так вот, граф
Моисей Михайлович, кланяясь, благодаря и приглашая заходить еще, проводил посетителя до лестницы, вернулся и сказал ожидавшим:
— Говорят, он передал в руки советского правительства большие ценности. Теперь он хочет вернуть это таким образом!..
Не удержусь, чтобы не вспомнить еще один эпизод. В. П. Катаев, недавно побывавший в Италии, зашел постричься.
— Валентин Петрович, — спросил его Моисей Михайлович, — правда ли, что вы были в Риме?
— Да.
— А правда ли, что вы посетили Ватикан и вас принял Папа?
— Да.
— И вы поцеловали ему руку?
— Да.
— И что же он в этот момент сказал?
Катаев ответил своим жлобским одесским голосом: — Он увидел мой затылок и спросил: скажите, какой м… вас стриг?
Справки в конце заседания
Помните эти собрания? Общие (явка обязательна) или — святая святых — закрытые партийные. Повестка дня. Регламент. Докладчик просит час десять минут. Дадим? Много? Вопрос, товарищи, серьезный. Дать!
На каком-то пленуме Симонов попросил то ли 47, то ли 54 минуты. По залу прошел шум. Но это у него не было издевкой над ритуалом, это был служебный шик, демонстрация собственной четкости, деловитости, умения ценить время.
Далее: выступления в прениях — десять минут. Утвердили. Слово для справок — три минуты в конце заседания. И продолжается работа(«товарищи, мы работаем только четыре часа»).
Выступает кто-нибудь и говорит между делом: такой-то аморально ведет себя в быту…
Тот вскакивает, кричит из зала:
— То есть как? Клевета!
А председательствующий:
— Справки в конце заседания.
Другой выступающий обвиняет кого-то в политической незрелости.
У этого вообще стресс, он, бледный, бормочет что-то, слабо возмущается, просит слова для оправдания.
Председательствующий свое:
— Справки в конце заседания.
А когда он будет, этот конец? Может, среди ночи. Одни смоются потихоньку, другие забудут, да и неинтересно уже…
Однако слово-то сказано, осталось.
Конечно, нужно давать возможность ответить — сразу. Ну, через одного оратора, чтобы успеть прийти в себя, хоть как-то подготовиться.
Но ведь не случайно это было придумано: в конце! Чтобы дожать, раздавить человека. Вне зависимости от наличия вины.
Сталинская, большевистская изощренность.
Гагарин у писателей
Сейчас космонавтика настолько вошла в наше сознание, проникла в нашу повседневную жизнь, что ничем уже, кажется, нельзя никого удивить. А тогда, в 61–м, человечество, без преувеличения, было потрясено. В нас возникло редкостной силы и чистоты чувство восхищения и гордости. И каким он оказался симпатичным, обаятельным — этот первый в мире космонавт, Юрий Гагарин.