Письма 1836-1841 годов

Гоголь Николай Васильевич

Твой брат.

Лиза тебе кланяется.

В. А. ЖУКОВСКОМУ

Москва. Май 3 <1840.>

Пишу к вам впопыхах. Перед выездом. Я запоздал за тем и другим. Сделал кое-какую сделку с третьею частью моих сочин<ений>. Деньги получу не вдруг и не теперь, но верные. От Погодина вы получите половину в этом году того долга, который вы для меня сделали, благодаря великодушной любви вашей. Теперь у меня на душе покойнее, и я чувствую даже, чего давно не чувствовал, какое-то тайное расположение к труду. О, если бы отошли и унеслись от меня последние тревоги. Духу моему теперь нужно спокойствие, совершенное спокойствие. Теперь должен я повергнуть к ногам вашим просьбу. Просьбу, которую мне посоветовали сделать в одно и то же время к<нязь> Вяземский и Тургенев, как будто по вдохновению. Кривцов получил, как вам известно, место директора основывающейся ныне в Риме нашей Академии художеств, с 20 тысячами рублей жалованья <в>

год. Так как при директорах всегда бывает [а. должны быть б. всегда бывает] конференц-секретарь, то почему не сделаться мне секретарем его. Здесь я даже могу быть полезным, я, решительно бесполезный во всем прочем. А уж для меня-то наверно это будет полезно, потому что тогда мне, может быть, дадут рублей 1000 серебр<ом> жалованья. О, сколько бы это удалило от меня черных и смущающих мыслей. И почему же, когда все что-нибудь выигрывают по службе, одному мне, горемыке, отказано. Если б это исполнилось, я бы был человек, счастливейший в мире, не потому что достал средство пропитания, чорт с ним, я бы за свое пропитание гроша не дал, если бы знал, что существование мое протащится без дела, [без пользы] но потому, что я возвращу тогда себе себя. Я устал совершенно под бременем доселе не слегавших с меня вот уже год слишком самых тягостных хлопот. Теперь надежда оживила меня, я чувствую готовность на труд, даже не знаю — что-то вроде вдохновения, давно небывалого, начинает шевелиться во мне. О, если б теперь спокойствия и уединения! Что вы теперь делаете? увижу ли я вас дорогою? как бы мне хотелось переговорить с вами. Но вы можете и сами собою видеть дело и сделать очень много. Мне что-то говорит внутренно, что вы сделаете этим очень доброе дело. Вы можете это обстоятельство представить государю наследнику и расположить его в мою пользу и написать от себя письмо об этом к Кривцову. Если бы великий князь, [наследник] увидевши Кривцова, что, верно, случится, изъявил бы ему хотя малейшее свое желание, то я уверен, что Кривцов тогда бы изо всех сил просил, чтобы меня дали ему в секретари. Если бы вы знали, как мучится моя бедная совесть, что существование мое повиснуло на плечи великодушных друзей моих. Хотя я знаю, что они с радостью и охотно поделились со мною; но я знаю также, что всё доброе и великодушное на свете есть само по себе уже голь, и лохмотье ему дается, как звезда на грудь или Анна на шею за труды. — Не смея ничему верить и почти дрожа от ожидания, посылаю я вам это письмо, которое, вероятно, не так связно, чтобы можно было видеть из него ясно положение, но я пишу его к вам, а вы видите душу и смысл там, где умный человек без сердца не найдет ни души, ни смысла.

Прощайте. Если захочется вам дать мне о чем-нибудь знать скоро, то адресуйте в Вену в poste restante (до июля месяца). Если же после этого времени (в августе месяце), то в Рим.

Ваш и до гроба, и за гробом, и по эту сторону, и по ту сторону жизни Гоголь.

Е. В. ГОГОЛЬ

<9 мая 1840. Москва.>

Посылаю за тобой коляску, приезжай теперь же, потому что мне нужно с тобой похозяйничать, заблаговременно. Попроси Сергея Тимофеевича взять для меня полсотни сигар, если они успеют.

<Адрес:> Лизавете Васильевне Гоголь.

М. И. ГОГОЛЬ

Мая 17 <1840>. Москва

Наконец я получил ваше письмо из Харькова. Ну, слава богу, вы добрались наконец. Хотя дорога ваша была, как вижу, не очень приятна, но я рад, что по крайней мере вы здоровы Письмо ваше пришло довольно поздно, а именно только вчера. Я уж было начинал беспокоиться о вас. Но не знаю, почему экипаж не приезжает за вами. Писали ли вы во второй раз домой? Пожалуйста, напишите ко мне немедленно по приезде вашем в Полтаву. Письмо можете адресовать в Вену, в poste restante. Я к вам на прошлой неделе писал и отправил посылку для Анеты с браслетами; уведомьте меня также о их получении. Я еду завтра. Прощайте. Будьте здоровы, и да сбережет бог вас от хлопот и неприятностей. Прощайте.

Многолюбящий сын ваш

Николай.

А. В. ГОГОЛЬ

Москва. 17 мая 1840

Я получил письмо твое, милая Анет. Слава богу. Я было уже начинал опасаться. — Смотри же, душа моя, помни мои наставления. Теперь всякое слово мое должно быть для тебя приказанием, которое ты должна исполнять свято с любовью. Первое дело: займись исполнением того, что предписал тебе доктор. Тотчас же на третий день по приезде в деревню [Далее было: займись] вели себе сделать ванну и таким образом через день. Движение, прогулка и всё как было между нами уговорено. Елагина посылает тебе Шиллера, который ты должна получить вместе с этим письмом моим. Он доставит тебе приятное чтение в дождливое и ненастное время. — Да что ты не пишешь в письме своем, кого ты нашла из знакомых в харьковском институте. Я думаю, ты не сделала такой глупости, чтобы, прожив так долгое время в Харькове, не побывать у них.

Лизе показалось даже грустно, что ты так думаешь о ней, чтобы письмо твое могло быть ей неприятно. Она говорит, что если б даже ты была не сестра, то и тогда уже единственно потому, что ты была в институте, ты должна бы думать, что твое письмо всегда приятно, — словом, она даже задумалась. Это добрый знак. Она теперь живет уже три дня у Раевской. Я так спешу отправить письмо, что не будет

времени зайти к ней пред отправлением его на почту. Прощай, душа, смотри пиши как можно обстоятельней.

Можешь писать вместе с маминькой, только лучше письма свои запечатывай. Если же захочешь написать чаще, то отправляй то письмо, которое не в одно время пойдет с маминькиным, на имя Погодина.

<Адрес:> `a ma ch`ere soeur Anette.

Е. В. ГОГОЛЬ

<10–18 мая 1840. Москва.>

Здравствуй, Лиза! целую тебя. Я надеюсь, что ты уже не спишь, умылась и даже вспомнила обо мне. А я о тебе сейчас вспомнил, как только проснулся. Посылаю тебе 25 р., из которых ты пятнадцать можешь взять себе и даже больше, как придется по расчету. А мне купи на остальные вот чего: 3 фунта сахару, который потом изруби в куски и в таком виде доставь, 2 фунта калетовских свечей и фунт левантского кофию. — Да смотри, покупай бойко и не позволь себя надуть никому. Прощай, жизнь моя, до третьего часу, — не так ли?

<Адрес:> Е<лизавете> В<асильевне>.

Е. В. ГОГОЛЬ

<10–18 мая 1840. Москва.>

Пишу тебе два слова в ответ на твое письмо. Ты очень мнительна, когда [как] дело идет до собственного твоего здоровья. Это грех. Будь добра и деятельна, будь с утра и до вечера на ногах — и мнительность к тебе не пристанет. Когда же случится тебе быть больной, то занимайся в это время тем, чем можно заниматься в постели, и чаще молись, чтобы ум твой не был ни на минуту празден и не имел бы времени выдумывать чего-нибудь соблазнительного и вводящего в грех как в словах, так и в действиях. Письмо Молчановой, о котором ты спрашиваешь, я получил давно, и если ей приятен ответ, то [Далее было: вот] отправь при сем приложенную записочку и скажи ей, что я всегда признателен ей за ее любовь к тебе. Затем бог да хранит тебя! Прощай.

Счеты не позабывай вести аккуратно, чтобы Н<?> было что показать мне по приезде.

<Адрес:> Елисавете Васильевне Гоголь.

Е. В. ГОГОЛЬ

<Май 1840. Москва.>

Я на тебя больше не сержусь. Но я теперь слишком болен, болен в душе; [Далее начато: ты мне] у меня много горя — вот причина. [Далее начато: Я на <тебя?> [Будь спокойна. Я тебе объясню всё. В воскресенье приезжай ко мне. А до того вряд ли мне удастся быть у вас. Я вчера у Аксаковых в силу мог двигаться. Прощай. Я на тебя не сержусь. Не грусти и будь весела.

<Адрес:> Е<лизавете> В<асильевне>.

М. П. ПОГОДИНУ

<Конец мая ст. ст. 1840. Варшава.>

Здравствуй, душа! Мы доехали до Варшавы благополучно. В Вене я ожидаю от тебя письма с подробным известием о том, чем тебя подарил бог и кум ли я твой, и всё ли благополучно, а до того целую тебя. Поцелуй за меня Елизавету Васильевну. Прощай!

В моей комнате остались на шкафчике письма от лиц, близких ко мне. Пожалуйста, прибереги их и при случае пришли ко мне.

<Адрес:> Михаилу Петровичу Погодину.

С. Т. АКСАКОВУ

Варшава. 10 июня <н. ст. 1840.>

Здравствуйте, мой добрый и близкий сердцу моему друг, Сергей Тимофеевич. Грешно бы было, если бы я не отозвался к вам с дороги. Но что я за вздор несу: грешно. Я бы не посмотрел на то, грешно или нет, прилично ли или неприлично, и, верно, бы не написал вам ни слова, особливо теперь. Если бы здесь не действовало побуждение душевное. Обнимаю вас и целую несколько раз. Мне не кажется, что я с вами расстался. Я вас вижу возле себя ежеминутно и даже так, как будто бы вы только что сказали мне несколько слов, и мне следует на них отвечать. У меня не существует разлуки, и вот почему я легче расстаюсь, чем другой. И никто из моих друзей, по этой же причине, не может умереть, потому что он вечно живет со мною. Мы доехали до Варшавы благополучно — вот, покамест, всё, что вас может интересовать. Нигде, ни на одной станции, не было никакой задержки, словом, лучше доехать невозможно. Даже погода была хороша: у места дождь, у места солнце. Здесь я нашел кое-каких знакомых, а через два дни мы выезжаем в Краков и оттуда, коли успеем, того же дни в Вену. Целую и обнимаю несколько раз Константина Сергеевича и снабжаю следующими довольно скучными поручениями: привезти с собою кое-какие [следующие] для меня книжки, и именно миниатюрное издание Онегина, Горе от ума и басней Дмитриева и если только вышло компактное издание Русских песней Сахарова, то привезти и его. Еще: если вы достали и если вам случится достать для меня каких-нибудь докладных записок и дел, то привезти и их также. Михаил Семенович, которого также при сей верной оказии целую и обнимаю, обещался с своей стороны достать. Хорошо бы присообщить и их также. Уведомите меня, когда едете в деревню. Корь, я полагаю, у вас уже совершенно окончилась. Перецелуйте за меня всё милое семейство ваше и Ольге Семеновне вместе с самою искреннейшею благодарностью передайте очень приятное известие, именно что запасов, данных нам, стало не только на всю дорогу, но даже и на станционных смотрителей, и даже в Варшаве мы наделили прислуживавших нам плутов остатками пирогов, балыков, лепешек и прочего. Прощайте, мой бесценный друг. Обнимаю вас множество раз.