Письма императора

Вербинина Валерия

Закончив беседу с Кассиньяком, принц Луи подошел к Жерому и Амалии.

– О чем это ты говорил с нашим Полем? – осведомился у него Жером. – Уж не вызывал ли его на дуэль?

– Если бы я вызвал его на дуэль, тебе пришлось бы срочно заказывать ему траурный венок, – беззлобно отозвался принц. – Надеюсь, это не твоя жена, – добавил он, косясь на Амалию, – не то венок придется заказывать тебе.

«Казарменный юмор», – мелькнуло в голове у Амалии. Где-то в газете она читала, что принц служит под началом не то герцога Омальского, не то герцога Шартрского. Оба эти вельможи королевской крови были его ближайшими родственниками.

– Луи, умоляю тебя, оставь свои шутки, – с гримасой досады промолвил Жером. –

Не то госпожа баронесса подумает, что ты дурно воспитан.

Луи смутился. По правде говоря, он счел Амалию слишком красивой для того, чтобы быть аристократкой, и решил, что она какая-нибудь актриса вроде Лафрессанж. Известие, что она одного с ним круга, приятно удивило его.

– Я знаю, мне нет прощения, – смиренно сказал он. – Но, может быть, – прибавил он, обращаясь к Жерому, – ты все-таки представишь меня?

Без особой охоты Сен-Мартен выполнил его просьбу. Принц поцеловал Амалии руку и сказал, что, вне всяких сомнений, она является самой красивой дамой на этом вечере.

– А вы, сударь, самый галантный кавалер, – с едва различимой иронией отозвалась Амалия.

Принц заверил, что в ее присутствии не проявлять галантности – преступление. Амалия слушала его, рассеянно обмахиваясь веером, и прикидывала, через какое время она сможет без свидетелей переговорить с послом, а принц Луи, чувствуя, что мыслями красавица находится где-то далеко, распустил павлиний хвост своего красноречия. Он осыпал Амалию комплиментами, как бы между прочим попытался у нее выспросить, давно ли она замужем и где обретается барон Корф, дал понять, что остальные приглашенные ни черта не стоят, потому что, когда появляется солнце, звезды должны исчезнуть… Но похвалы, которые расточал Амалии красивый породистый блондин, не трогали ее, и то, что ее собеседник был самым настоящим французским принцем, не заставляло ее сердце биться ни на удар чаще.

– Вы бываете в театре? – спросил Луи, положительно отчаявшийся хоть чем-нибудь заинтересовать загадочную особу, которая смотрела на него так, словно он был самым обыкновенным смертным.

– Нет, – ответила Амалия.

– А в опере?

– Нет, ваше высочество.

– А на скачках? – обескураженно спросил принц.

Жером де Сен-Мартен стоял тут же, заложив руки за спину, и силился спрятать улыбку, которую вызывала у него каждая новая попытка Луи завоевать очаровательную незнакомку. Определенно, Амалия была не из тех, что сразу же сдаются на милость победителя.

Услышав очередное «нет», принц почти пал духом, но тут ему в голову пришла новая мысль.

– В таком случае, – сказал он, – я буду счастлив сопровождать вас во вторник на званый вечер к графу Парижскому. – Он наклонился к Амалии и доверительно шепнул: – Даже не все аристократы удостаиваются приглашения к наследнику Генриха Пятого! [10]

Однако у Амалии не было никакого желания идти к графу Парижскому. Слабые наследники великих королей, как и бесталанные дети гениальных родителей, всегда вызывали у нее скуку, если не откровенную брезгливость. Кроме того, являясь агентом русского царя, она была обязана проявлять осмотрительность в выборе знакомств, а ее присутствие на вечере у роялистов без санкции Шереметева могло быть очень плохо истолковано.

10

Генрих Пятый – граф Шамбор, внук свергнутого в 1830 году короля Карла X, претендент на трон от партии так называемых легитимистов. Граф Парижский – внук короля Луи-Филиппа, который сменил Карла X и в свою очередь был свергнут в 1848 году, претендент на трон от партии орлеанистов. Долгое время отношения между легитимистами и орлеанистами были достаточно напряженными, однако в 1873

году бездетный граф Шамбор ввиду близящейся реставрации монархии назначил графа Парижского своим преемником, чтобы добиться поддержки его сторонников. В те годы казалось, что еще немного – и Франция вновь станет королевством, как когда-то прежде. Однако этого не произошло ввиду исторической глупости Шамбора, который потребовал, чтобы страна возвратилась к белому знамени Бурбонов вместо привычного всем гражданам трехцветного флага. Граф Шамбор так и не стал королем и умер в августе 1883 года, через два месяца после событий, описанных в романе.

– Генрих Пятый? – подняла она свои тонкие брови. – Не знаю такого короля.

И прежде чем принц Луи сообразил, что можно ответить на столь бестактное и, прямо скажем, отдающее республиканским духом замечание, сложила свой веер и скользнула прочь.

Глава 2

– Рад вас видеть, Амалия Константиновна, – сказал Шереметев, целуя баронессе руку. Он обернулся и посмотрел на принца де Ларжильера. – Это ведь принц Луи, не так ли?

– Ваше сиятельство не ошибается, – отвечала Амалия. – Вы выяснили у префекта то, о чем я вас просила?

Шереметев сел в кресло. Амалия последовала его примеру, устроившись рядом.

– Сначала то, что касается инспектора Готье, – заговорил Шереметев, краем глаза наблюдая за принцем, который кусал губы и проявлял все признаки нетерпения. – Скажите, баронесса: вы и в самом деле что-то подозревали или же просто так решили навести справки об этом господине?

– Подозревала? – озадаченно переспросила Амалия.

Граф Шереметев вздохнул.

– Возможно, я и впрямь чересчур мнителен, – заметил он. – Так вот, Амалия Константиновна, Анри Готье ведет дело о краже у герцогини де Лотреамон, но расследование убийства графа де Монталамбера находится не в его компетенции. Вот так.

– Очень любопытно… – задумчиво протянула Амалия. – А префект уверен, что инспектор не имеет к расследованию убийства никакого отношения?

– Абсолютно уверен, – твердо ответил граф. – Вторым делом занимается совершенно другой человек.

– Ну что ж, – Амалия глубоко вздохнула, – по крайней мере, теперь ясно, почему Анри Готье подошел ко мне в саду Тюильри, вместо того чтобы вызвать меня в префектуру для официального допроса. У него просто не было таких полномочий.

– Что, с одной стороны, упрощает дело, – заметил граф Шереметев, – поскольку, если его поиски зайдут слишком далеко, мы всегда сможем указать ему на его место. С другой стороны, все усложняется, ибо, признаюсь вам, причины рвения молодого инспектора для меня непонятны.

– Префект что-нибудь знает о Готье? – вместо ответа спросила Амалия.

– Кое-что, – отозвался Шереметев. – Анри Готье, двадцать четыре года, переведен в Париж из Сомюра, где хорошо себя зарекомендовал. Начальство характеризует его как внимательного, добросовестного, исполнительного полицейского. Не женат, вредных привычек не имеет. В префектуре им весьма довольны.

Амалия поморщилась. Она прекрасно знала, как бывают порой опасны внимательные, добросовестные люди, особенно если они полицейские, лишенные вредных привычек.

– Вот вы сами и назвали причину его рвения, – сказала она. – Из Сомюра, стало быть, провинциал, мечтающий отличиться. Вряд ли расследование какой-то кражи, пусть даже у герцогини, поможет ему стать комиссаром полиции, а если инспектору удастся раскрыть нашумевшее убийство – совсем другое дело.

– Так или иначе, мы не можем позволить, чтобы он вертелся возле вас и выпытывал, каким образом вы были связаны с убитым, – промолвил граф Шереметев, снисходительно кивая на приветствие какого-то журналиста. – Поэтому я решил воспользоваться вашим же методом.