Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту
Шрифт:
12. Теперь, мой Капитон (ведь я знаю, каким большим влиянием ты обычно всегда пользуешься у тех, с кем ты общаешься, тем более у Планка, доступнейшего и добрейшего человека), постарайся, потрудись или, лучше, выпроси лаской, подействуй, чтобы Планк, который, надеюсь, очень добр, был еще добрее благодаря твоим усилиям. Вообще дело кажется мне такого рода, что сам Планк, по своему уму и проницательности, без чьего-либо влияния не поколеблется соблюсти указ консулов, которые и по закону 4028 и на основании постановления сената разобрались и приняли решения, особенно когда — в случае, если решения этого рода будут поколеблены, — покажутся сомнительными указы Цезаря, подтверждения которых желают в целях спокойствия не только те, для кого это важно, но также те, кто не одобряет их.
4028
См.
13. Хотя это и так, всё же для нас важно, чтобы Планк сделал это охотно и свободно; во всяком случае, он сделает это, если ты приложишь свои силы, не раз изведанные мной, и приятность в обращении, в которой никто с тобой не сравнится. Настоятельно прошу тебя так и поступить.
DCCLXXV. Гаю Купиеннию, в Эпир
[Att., XVI, 16d, § 14]
Тускульская усадьба, вскоре после 6 июля 44 г. (одновременно с письмом DCCLXXIV)
Цицерон Гаю Купиеннию привет.
14. Я очень высоко ценил твоего отца, а он чрезвычайно и уважал и любил меня, и для меня, клянусь, никогда не было сомнения, что ты почитаешь меня; по крайней мере, я не переставал так поступать. По этой причине прошу тебя настоятельнее обычного помочь бутротской городской общине и постараться, чтобы наш Планк возможно скорее подтвердил и одобрил постановление консулов, которое они вынесли в пользу бутротцев, когда по закону и на основании постановления сената они обладали властью решать. Об этом, мой Купиенний, настоятельно еще и еще прошу тебя.
DCCLXXVI. Гаю Мунацию Планку (Луцию Плоцию Планку), в Эпир
[Att., XVI, 16e, §§ 15—16]
Тускульская усадьба, после 6 июля 44 г. (после письма DCCLXXIII)
Цицерон избранному претором Планку привет.
15. Прости мне, что, хотя я ранее очень заботливо написал тебе о бутротцах, я часто пишу об одном и том же. Клянусь, мой Планк, делаю это не потому, что мало доверяю твоему благородству или нашей дружбе, но (так как речь идет о столь важном деле нашего Аттика, а теперь даже об общем мнении — чтобы казалось, что он мог получить то, что одобрил Цезарь, причем засвидетельствовал и запечатал я, который присутствовал при издании указов и ответах Цезаря, особенно раз вся власть в этом деле твоя) для того, чтобы ты не скажу — подтвердил, но ревностно и охотно подтвердил то, что постановили консулы в соответствии с указами и ответами Цезаря.
16. Мне это будет так приятно, что ничто не может быть приятнее. Хотя я уже надеюсь, что, когда ты получишь это письмо, то, о чем я просил тебя в предыдущем письме, будет уже достигнуто, все же не прекращу своих просьб, пока меня не известят, что ты сделал то, чего мы ждем с большой надеждой. Я уверен, что потом я напишу письмо в другим роде и поблагодарю тебя за твое величайшее благодеяние. Если это случится, то считай, пожалуйста, так: тебе будет обязан не столько Аттик, о важнейшем деле которого идет речь, сколько я, который беспокоюсь не меньше, чем он.
DCCLXXVII. Гаю Атею Капитону, в Эпир
[Att., XVI, 16f, §§ 17—18]
Тускульская усадьба, после 6 июля 44 г. (вскоре после письма DCCLXXIV)
Цицерон Капитону привет.
17. Не сомневаюсь, что ты удивляешься и даже сердишься, что я часто говорю с тобой об одном и том же. Речь идет о чрезвычайно важном деле очень близкого мне и во всех отношениях теснейшим образом связанного со мной человека — Аттика. Я знаю твою преданность друзьям, а также преданность друзей по отношению к тебе. Ты можешь сильно помочь мне у Планка. Знаю твою доброту.
18. Мне известно, как ты приятен друзьям. Никто не может помочь мне в этом деле больше, чем ты. А дело так справедливо, как должно быть дело, которое консулы решили на основании мнения совета, когда они разбирались на основании закона и постановления сената. Мы все-таки считаем, что все зависит от благородства твоего Планка, который, я полагаю, как во исполнение долга, так и ради государства и подтвердит указ консулов и охотно сделает ради меня. Итак, ты поможешь, мой Капитон. Настоятельно еще и еще прошу тебя сделать это.
DCCLXXVIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XVI, 3]
Помпейская усадьба, 17 июля 44 г.
1. Ты поступил благоразумно (ведь
4029
Луций Антоний встретился с Аттиком в Тибуре, в усадьбе, принадлежавшей раньше Квинту Метеллу Сципиону, и заверил его, что имения Цицерона останутся целы даже в случае конфискации земель в Тускуле. Народный трибун Луций Антоний стоял во главе комиссии, ведавшей распределением земли между ветеранами (септемвиры). Ср. письмо DCCXLVII, § 2.
4030
См. прим. 6 к письму DCCXXIX.
4031
«О славе». Ср. письмо DCCLXXII, § 6.
4032
Подлинник сочинения, первоначальная рукопись.
4033
Склеенные листы папируса (macrocolla).
4034
Намек на скупость Аттика. Ср. т. II, письмо CCLI, § 13.
2. Что касается Цицерона, то я хотел бы, чтобы это соответствовало слухам. О Ксеноне узнаю при встрече; впрочем, не думаю, что он что-либо сделал невнимательно и неблагородно. Что касается Герода, сделаю, как ты поручаешь, и то, о чем ты пишешь, узнаю от Сауфея и от Ксенона 4035 .
3. Что касается Квинта сына, радуюсь, что мой письмоносец вручил тебе мое письмо раньше, чем он сам; впрочем, ты нисколько бы не ошибся 4036 ; однако… Но я хочу знать, о чем он с тобой, что ты в ответ, и не сомневаюсь, что и тот и другой в своем духе. Но это письмо мне, надеюсь, вручит Курий. Хотя он и сам по себе приятен и любим мной, всё же твоя рекомендация прибавит многое.
4035
О Ксеноне ср. письмо DCCLXIX, § 5. Герод — учитель Марка Цицерона младшего. Сауфей — эпикуреец, друг Аттика, часто упоминаемый в переписке Цицерона.
4036
Ср. письмо DCCLXIX, § 6.
4. На твое письмо я ответил достаточно; теперь послушай то, что я все же пишу, хотя и понимаю, что нет необходимости писать. Многое волнует меня в связи с отъездом; клянусь, прежде всего то, что я разлучаюсь с тобой. Волнуют также трудности морского плавания, которые не соответствуют не только моему возрасту, но и достоинству, и несколько нелепое время отъезда. Ведь я оставляю мир, чтобы вернуться к войне, и провожу в странствовании то время, которое могло бы быть проведено в моих усадебках, и прекрасно построенных и достаточно привлекательных. Утешает следующее: я либо принесу некоторую пользу Цицерону, либо решу, насколько ему возможно принести пользу. Затем ты вскоре приедешь, как я надеюсь и как ты обещаешь. Если это случится, все будет у меня лучше.