Письма к провинциалу
Шрифт:
Выведем же отсюда следующее заключение: какое бы положение ни было представлено нашему рассмотрению, необходимо прежде всего определить его природу, чтобы видеть, к которому из упомянутых трех начал следует его отнести. Если речь идет о сверхъестественном, то мы не будем судить о нем ни чувствами, ни разумом, но при помощи Священного Писания и решений церкви. Если речь идет о положении не откровенном, а доступном естественному разуму, то разум и будет в подобном случае надлежащим судьей. Если же, наконец, дело касается вопроса о факте, тогда мы доверимся чувствам, которым естественно и надлежит ведать данным вопросом.
Это настолько общее правило, что, по мнению св. Августина и св. Фомы, если даже в самом Писании встречается какое — нибудь место, первоначальный буквальный смысл которого оказывается в противоречии с тем, что с достоверностью признают чувства или разум, то в таком случае не следует пытаться отвергать их, подчиняя авторитету вышеупомянутого кажущегося смысла. Но следует истолковать Писание и приискать в нем другой смысл, который согласовался бы с чувственной истиною; потому что, в силу непогрешимости слова Божия даже в фактах, а также в силу достоверности свидетельства чувств и разума, действующих в своей области, необходимо, чтобы названные истины
373
Ср. Мысли, фр. 691.
Если бы мы захотели поступать со Священным Писанием иначе, то не внушили бы к нему уважения, а, наоборот, выставили бы его на поругание неверным, «так как, — говорит св. Августин, — увидев, что мы верим в Священном Писании таким вещам, которые они считают заведомо ложными, они стали бы глумиться над нашим легковерием в вещи более сокровенные, например, воскресение из мертвых и вечную жизнь». «Это значило бы, — прибавляет св. Фома, — выставить перед ними нашу религию достойной презрения и даже закрыть им доступ к ней».
Последнее также было бы средством, отец мой, преградить доступ к ней еретикам и возбудить в них презрение к авторитету папы, если бы стали отказываться признавать католиками неверящих в наличие таких — то слов в такой — то книге, в которой их вовсе нет, на том основании, что один папа по ошибке объявил, будто они там содержатся. Ибо только рассмотрение самой книги может убедить в том, находятся ли в ней некие слова. Фактические вопросы доказываются только с помощью чувств. Если утверждаемое Вами истинно, покажите это; в противном случае не беспокойте никого принуждениями поверить: подобные попытки будут бесполезны. Никакая власть в мире не может силою своего авторитета ни убедить в фактическом вопросе, ни изменить его. Ибо нет ничего такого, что могло бы сделать несуществующим реально существующее [374] .
374
Эти принципы Паскаль выработал еще в период своих научных занятий и отразил, в частности, в своем фрагменте Трактата о пустоте (см. Opusc., р. 76).
Напрасно, например, регенсбургские монахи получили от папы Льва IX Святого торжественный декрет, в котором он возвещал, будто мощи св. Дионисия, первого парижского епископа, обыкновенно считаемого ареопагитом, перенесены из Франции в их монастырскую церковь [375] . Указанное обстоятельство нисколько не мешало мощам данного святого и прежде, и сейчас пребывать в знаменитом аббатстве его имени, и там тщетно было бы добиваться признания упомянутой буллы, хотя Лев IX и удостоверяет в ней, что «дело было наитщательнейшим образом, diligentissime, рассмотрено в совете многих епископов и прелатов». В силу сказанного, он «настоятельно обязует всех французов, districte praecipientes, признавать и исповедовать, что эти святые мощи у них уже не почивают». Однако же французы, убедившись в ложности последнего факта своими собственными глазами, — поскольку, по свидетельству историков того времени, открыли раку и нашли там все мощи в неприкосновенности, — признали, как с тех пор признается всеми, совершенно противоположное предписаниям столь святого папы, хорошо сознавая, что даже святые и пророки могут быть введены в заблуждение.
375
Речь идет о мощах Дионисия, апостола Галлии и первого епископа Парижского (он погиб в 272 г. и не имеет ничего общего с Дионисием Ареопагитом). По легенде Дионисию и двум его сподвижникам отрубили головы. Тело епископа было перенесено в находящийся в двух лье от Парижа монастырь, впоследствии получивший название Сен-Дени. Булла Льва IX, о которой говорит Паскаль, считается теперь подложной.
Напрасно было также с Вашей стороны испрашивать в Риме декрет об осуждении взгляда Галилея относительно движения Земли [376] . Не этим будет доказано, что она стоит неподвижно. Если бы имелись несомненные наблюдения.
которые доказали бы, что именно она — то и вращается, то все люди в мире не помешали бы ей вращаться, и себе — вращаться вместе с нею. Не воображайте также, что папа Захарий своими письмами об отлучении от церкви святого Виргилия [377] за веру в существование антиподов мог уничтожить этот новый мир. И хотя папа признал данное мнение одним из опаснейших заблуждений, тем не менее испанский король имел причину быть довольным, когда предпочел поверить Христофору Колумбу, возвратившемуся из Нового света, чем мнению этого папы, который никогда не бывал там. Церковь, таким образом, получила великую пользу, ибо это дало возможность познать Евангелие стольким народам, которые иначе погибли бы в своем неверии.
376
Специальная комиссия из одиннадцати представителей домини канского и иезуитского Орденов (в нес входил и Беллармин, благоволивший к Галилею) в 1616 г. признала учение Коперника еретическим и запретила его пропагандировать. Галилей был предупрежден об этом Однако после того, как его друг Маттео Барбсрини стал в августе 1623 г. папой, ученый решил обойти запрет. В 1632 г вышел в свет знаменитый Диалог о двух главнейших системах мира. Эта книга задела многих иезуитов, занимавшихся естественными науками, и Общество не нре минуло расправиться с ее автором руками инквизиции.
377
Между Бонифацием, апостолом Германии, и Виргилием произошел спор о том, считать ли действительным крещение, совершенное невежественным священником по формуле: in nomine patris et filia et spintua sancta. Папа Захарий принял сторону Виргилия и признал это крещение действительным. Когда Виргилий стал домогаться сана архиепископа Зальцбургского, Бонифаций обвинил его в ереси, потому что тот говорил, будто под землей существуют иные миры и другие люди. Папа истолковал последнее так, что эти люди не нуждаются, стало быть, к искуплении, и вызвал Виргилия в Рим для объяснения. Отлучения не произошло, судя по тому, что Виргилий от 764 до 780 гг. был архиепископом Зальцбургским.
Итак, отец мой, Вы видите, каково свойство фактических вопросов [378] и по какому принципу следует судить о них. Отсюда легко заключить по поводу нашего предмета, что если пять положений не принадлежат Янсению, то и невозможно было извлечь их из его книги; и что единственное средство, позволяющее правильно судить о данном вопросе и убедить всех, — рассмотреть его книгу в установленной конференции, как того давно требуют от Вас. До тех пор Вы не имеете никакого права упрекать Ваших противников в упорстве. Ибо по отношению к упомянутому фактическому вопросу они будут безупречны, равно как по отношению к догматам веры — они свободны от заблуждений. Перед законом они — католики, перед фактом — здравомыслящие и не погрешают ни в том, ни в другом.
378
См. прим. 24.
Кто же не удивится, отец мой, при виде столь полного оправдания, с одной стороны, и столь жестких обвинений — с другой? Кто бы мог подумать, что у нас дело идет о факте столь ничтожного значения, в который хотят бездоказательно заставить поверить, и кто решился бы подумать, отец мой, что по всей церкви подняли столько шума из ничего, pro nihilo, как говорит св. Бернард? Но ведь в том — то и состоит главная уловка Вашего поведения: убедить, будто в деле, столь ничтожном, затронуто все, и внушить людям могущественным, внимающим Вам, что в вашем споре дело идет о самых пагубных заблуждениях Кальвина и о самых важных основах веры, дабы указанные люди, в соответствующем убеждении, употребили все свои старания и всю свою власть против Ваших противников, как если бы спасение католической религии зависело от этого. Ведь если бы они, наоборот, убедились, что речь идет лишь о таком ничтожном фактическом вопросе, то не обратили бы на него ни малейшего внимания и даже очень пожалели бы о том, что употребили столько усилий для поддержки Ваших личных страстей в деле, не имеющем никакого значения для церкви.
Наконец, в худшем случае, если бы даже было правдой, что Янсений держался осужденных положений, то какая беда приключилась бы от того, что несколько человек усомнились в подобном факте? Лишь бы они публично отвергали сами положения, как сейчас и происходит. Не достаточно ли, что сии положения были осуждены всеми без исключения, в том именно смысле, в котором, по Вашему разъяснению, Вам было бы желательно, чтобы их осудили?
Будут ли их сильнее осуждать из — за того, что Янсений якобы их придерживался? Чему же послужили бы настояния на подобного рода признании, как не тому только, чтобы обесславить ученого и епископа, умершего в единении с церковью? В этом я не вижу такого уж особенно великого блага, чтобы стоило его покупать ценою стольких смут. Какая из этого польза для государства, для папы, епископов, ученых и для всей церкви? Это их никоим образом не касается, отец мой. И только одно ваше Общество получило бы действительно некоторое удовольствие от поругания автора, причинившего Вам некоторый вред. Между тем все волнуются, поскольку Вы стараетесь уверить, будто всему грозит опасность. Вот таинственная причина, дающая толчок всем этим великим движениям, которые не замедлили бы прекратиться, как только выяснилось бы истинное положение ваших споров. Стало быть, ввиду того, что спокойствие церкви зависит от данного разъяснения, и было чрезвычайно важно дать его, чтобы, раскрыв все Ваше лицемерие, показать всем, что обвинения Ваши неосновательны, противники Ваши свободны от заблуждений, а церковь — от ереси.
Вот, отец мой, благо, которое я намеревался совершить, и которое, по моему мнению, так важно для всей религии, что мне трудно понять, почему люди, которым Вы подаете столько поводов для возражения, могут пребывать в молчании. Если оскорбления, наносимые им Вами, не возмущают их, то оскорбления, претерпеваемые церковью, должны были бы, как мне кажется, вызвать с их стороны протесты. Притом я сомневаюсь, чтобы духовные лица могли предоставлять свою репутацию в жертву клевете, особенно в деле веры. Однако они позволяют Вам говорить все, что угодно, и если бы не повод, который Вы мне случайно подали, быть может, ничего не было бы противопоставлено возмутительным наветам, распространяемым Вами повсюду. Таким образом, их терпение меня изумляет тем более, что я не могу заподозрить в нем ни боязливости, ни бессилия, зная хорошо, что у этих лиц нет недостатка ни в доказательствах для своего оправдания, ни в ревности к истине. А они все же так благочестиво молчаливы, что я опасаюсь, как бы здесь не обнаружилось определенного излишества. Что касается меня, я не считаю возможным следовать их примеру. Оставьте церковь в покое, и я с радостью оставлю в покое Вас. Но пока Вы будете заботиться только о том, чтобы поддерживать в ней смуты, будьте уверены, что найдутся сыны мира (monde), которые сочтут своею обязанностью употребить все усилия, дабы поддержать в ней спокойствие.