Письма, несущие смерть

Литтл Бентли

Они хотят, чтобы я написал письмо.

Но какое письмо и кому?

До сих пор я им не поддавался: не разговаривал с охранниками, не задавал вопросов невзрачному «чиновнику». Удержусь от соблазна и сейчас. Никаких писем. Буду просто выжидать и таращиться в пространство.

Время тянулось медленно. Не знаю, сколько часов прошло, но моя решимость потихоньку слабела. В голове метались самые разные мысли, которые я хотел выразить, жалобы, которые хотел составить, вопросы, которые хотел задать.

И все же я держался. Это было испытание. И я должен был его пройти.

Мне хотелось схватить ту ручку, но я этого не делал. Я ждал.

Как

и прежде (вчера?), явился чиновник со своей черной папкой. Опять он уселся напротив меня и просмотрел свои бумаги.

— Как вы себя чувствуете, мистер Хэнфорд?

Я не ответил.

Посетитель поднял на меня глаза:

— Вы убили своего отца, не так ли?

Я заерзал на стуле, не представляя, как следует отвечать.

— Да или нет?

Я кивнул.

Он улыбнулся:

— Очень хорошо, очень хорошо. И, разорвав всякие отношения с матерью, вы продолжали беспокоить ее письмами?

Я снова кивнул.

— Отлично!

Он закрыл папку и встал.

— Как всегда, было очень приятно с вами общаться, мистер Хэнфорд.

Чиновник постучал в дверь, та открылась, и он ушел.

В тишине и одиночестве мне оставалось лишь думать, думать, кто же я на самом деле. Я заглянул внутрь себя, и мне не понравилось то, что я увидел. Я преступник. Не безнравственный человек, каким всегда считал себя и чем даже гордился. Нет, я глубоко порочный, дурной человек. Несмотря на то, во что я заставлял верить Викки, несмотря на то, что говорил сам себе, я не был хорошим парнем, совершавшим сомнительные поступки в смягчающих вину обстоятельствах. Я был расчетливым, хладнокровным убийцей, готовым на все ради того, чтобы сделать свою жизнь более легкой и комфортной.

Но я вполне мог с этим жить.

Вопрос в другом: если бы представилась возможность, поступил бы я иначе? Подстроил бы убийство отца только потому, что он был придурком?

Да.

И я убил бы ведьму и, вероятно, мать в придачу. И Тома. И директора Пула. И тех интервьюеров.

Как ни ужасно признавать, но если уж быть честным с самим собой, то придется посмотреть правде в глаза, как она ни ужасна. А правда в том, что, хоть я и не желал быть таким, я таким был. Интересно, всегда ли? Родился ли я таким? Или виновата жизнь с моими родителями? Или, как я подозревал, таким меня сделали письма? Не изложенные ли на бумаге лживые измышления затянули меня в водоворот зла и развратили? Я не знал ответа и, вероятно, никогда не узнаю. Однако в тот момент я увидел себя так ясно, как никогда прежде.

Текли минуты. Часы.

Я дремал.

Я спал, скорчившись на стуле.

И опять проснулся весь затекший. Все тело ныло. В затуманенном мозгу мелькали обрывки кошмара, в котором я сидел за детским столиком в старой школе и сочинял письмо, а у классной доски затаилось нечто темное и неясное, выжидая, когда я закончу, чтобы убить меня. И я мог удерживать это нечто на расстоянии, только продолжая водить ручкой по бумаге.

Краем глаза я заметил какое-то движение под дверью. Неловко повернувшись всем телом, я увидел, как из-под двери в комнату скользнул конверт, и отвернулся. Я и так знал, что в нем было.

Подробное описание моего сна.

В животе урчало, но я проигнорировал и три батончика гранолы, [2] и стакан виноградного сока, появившиеся на столе. Сделал вид, что не замечаю ручку и бумагу. Я сменил позу, скрестил ноги, напряг ягодицы. Мне уже точно надо было сходить по-большому. Я выждал несколько минут, надеясь, что один из моих охранников, как и раньше, отведет меня в туалет, но никто не появился, и, не в силах больше терпеть, я встал, подошел к двери и дернул ручку.

2

Домашние мюсли. (Примеч. ред.)

Как я и думал, дверь была заперта.

Поняв, что они меня переиграли, я колотил в дверь и требовал выпустить меня. Конечно же никто не отозвался.

Вспомнив, как чиновник стучал три раза, я решил воспользоваться его кодом, но ничего не изменилось. Я повернулся спиной и стал бить по двери ногами. Сволочи! Я испражнюсь прямо здесь, и пусть эти придурки за мной убирают. Я начал расстегивать штаны.

Какая-то система наблюдения в комнате точно была, потому что дверь тут же распахнулась, и на этот раз я увидел обоих конвоиров. «Можете пройти в туалет», — хором сказали они, а тот, что справа, как мне показалось, ухмыльнулся.

Я поспешил в туалет, мысленно проклиная обоих. И воду за собой я не спустил.

И на этот раз ухмылялся я. А вернувшись в свою комнату, я тут же сел за стол и придвинул к себе лист бумаги.

Всем, к кому это может иметь отношение.

Я крайне недоволен вашими служащими. Они грубы, эгоистичны и, смею сказать, неквалифицированны. Я никогда прежде не сталкивался с такой шокирующей беспомощностью. Не знаю, чем вы тут занимаетесь, но должен признать, что вы произвели на меня неблагоприятное впечатление. Подобным индивидуумам нельзя поручать столь важную проблему. Эта административная ошибка является следствием плохого руководства. Топ-менеджеры обязаны обеспечивать бесперебойный рабочий процесс. Вы либо не умеете, либо не желаете работать. Я не испытываю уважения ни к вам, ни к вашему начальству и не собираюсь далее сотрудничать с вашими чрезвычайно некомпетентными подчиненными.

Я подписал письмо, сложил его и сунул в конверт, потом подумал с минуту, встал и подсунул конверт под дверь. И крикнул:

— Передайте это вашему боссу!

Следующие минут тридцать я ходил взад-вперед по комнате, размышляя, попадет ли мое письмо в намеченную цель, и о возможной реакции на него. У меня было достаточно времени, чтобы подумать обо всем, и о самом времени в том числе. Сколько меня здесь держат? По моим ощущениям, три дня, но без часов и без малейших изменений света, без какой-либо информации из внешнего мира мои внутренние часы вполне могли давно сбиться. Я мог спать по часу каждые шесть часов или по двенадцать часов через двенадцать. Определить было невозможно.

Вскоре вопли возобновились. Сначала я подумал, что это может быть магнитофонная запись, психологический метод воздействия на заключенного. Однако, несмотря на толстые стены, на этот раз я отчетливо различал два приглушенных голоса: один низкий и ровный, вроде как читающий нотацию, а другой высокий, страдальческий, срывающийся от страшной физической боли.

Я забарабанил кулаком по стене и завопил:

— Заткнитесь, черт вас побери!

К моему изумлению, они заткнулись. Возможно, простое совпадение, возможно, именно в тот момент закончился очередной этап пыток, и все же я не сомневался в том, что весь спектакль поставлен исключительно ради меня.