Письма о науке. 1930—1980
Шрифт:
Гребенщиков взял ту же линию, что Винтер, и я чувствовал себя так спокойно, как давно себя не чувствовал...
23) ИЗ ПИСЬМА К Л. А. КАПИЦЕ 13 декабря 1935, Москва
...Вчера играл в шахматы с Алексеем Николаевичем [Бахом]. Славный старик, но мы с ним не согласны в одном. <...> Я ему говорю, что научное хозяйство в отвратительном состоянии, а он говорит: «Да, это правда, что поделаешь, сейчас есть более важные вещи, чем наукой заниматься...» И прочее. Вот тебе образчик, как может ученый добровольно отодвигаться на второй, а там [и на] третий план. Я считаю, что науку нужно считать очень важной и значительной, а такой inferiority complex [28] убивает развитие науки у нас. Ученые должны стараться
28
Комплекс неполноценности (англ.).
[Когда я] разговариваю с разными учеными, меня по-прежнему удивляют заявления многих из них: «Вам столько дают, вы, конечно, легко все можете делать...» И прочее, и прочее. Как будто у нас со всеми ими, так сказать, не были одинаковые начальные шансы, когда мы начинали работать. Как будто все, чего я достиг, упало, как дар небесный, и я не потратил черт знает сколько сил, моих нервов на все, чего я достиг. Люди мерзавцы в этом отношении, они считают, что жизнь как-то несправедлива к ним, что все кругом виноваты, кроме [их] самих. Но ведь для чего существует борьба, как не [для того, чтобы] применять окружающие условия к тому, чтобы развивать свои способности и создавать себе условия работы?
Если становиться на точку зрения Баха и К, то далеко не уедешь...
24) К. Я. БАУМАНУ 29 декабря 1935, Москва
Многоуважаемый Карл Янович,
Позавчера было принято здание лаборатории. Комиссия признала, что здание построено «вполне удовлетворительно» (3 + ). Чтобы наши строители знали, что они не умеют еще делать, я составил сравнительную таблицу, которую прилагаю [29] . Я не хочу, чтобы Вы истолковали это как жалобу с моей стороны, что, дескать, здесь лаборатория хуже, чем в Кембридже. В теперешней лаборатории можно очень хорошо работать. Так же, как и на «Газовском Форде» можно очень хорошо и быстро ездить, но, конечно, комфортабельнее ездить на «Бюйке» или «Линкольне» и их поэтому начинаем теперь тоже строить в Союзе. Такого же порядка разница между двумя лабораториями, и я думаю, что я правильно делаю, указывая, чему нашим строителям надо еще научиться, чтобы строить лучшие лаборатории.
29
К письму была приложена таблица на двух страницах, озаглавленная: «Сопоставление кембриджской Монд-лаборатории с Институтом физических проблем».
Я недавно рассказал тов. Межлауку о синхронных часах. Он меня просил написать записку о них.
Я посылаю копию этой записки Вам, т. к. думаю, [что] она может быть Вам интересна. Я говорил также с Винтером, и он сочувственно отнесся к использованию наших силовых сетей для службы времени. Это, конечно, не моя идея, это уже несколько лет как сделано в Америке и Англии, но мне кажется, у нас такая система особо пригодна, и теперь как раз время, когда надо думать о ее введении.
Оборудование из Англии поступает. Все идет более или менее благополучно. Мы рассчитываем, что [к] 1-му апреля все будет здесь. С монтажом тоже пока что гладко. Только жилстроительство для сотрудников меня волнует, тут еще не удалось разбудоражить наших строителей.
Я очень рад, что товарищ Стецкая будет работать с нами, и мне кажется, что она должна очень помочь делу, а то я так сам загружен, что не справляюсь и делаю упущения.
Вообще подбор кадров — это сейчас самое важное. От того, как удачно мне удастся решить этот вопрос, зависит вся жизнеспособность и сила нашего института. У меня сейчас ядро в 8 человек хороших научных и технических работников. Кругом этого ядра и должен расти институт. Рост этот, чтобы быть успешным, должен быть медленным. Тут, как с детьми, которые, если чересчур быстро растут, отстают в умственном развитии. Мне бы очень хотелось, чтобы меня не торопили в этом направлении.
Меня очень волнует,
Естественно, мне хотелось бы, чтобы моя работа всегда была успешна, но жизнь показывает, что надо много перепробовать, прежде чем добьешься чего-нибудь. Поэтому главное условие работы — это очень высокие темпы. Только когда обеспечена возможность перепробовать много различных путей, ведущих к решению проблемы, скорее нападешь на правильный. Чтобы добиться этих темпов, многое зависит от помощи и организации нашего научного хозяйства. А это в Ваших руках.
Мне очень бы хотелось с Вами поговорить по некоторым общим вопросам <...> нашей науки, поэтому, если у Вас будет для этого свободное время, я буду рад, если Вы меня позовете. Но это, конечно, совсем не к спеху.
Ваш П. Капица
25) Э. Я. ЛАУРМАНУ 26 декабря 1935, Москва
Дорогой Эмилий Янович,
Получил сейчас Ваше письмо. Я на Вас не обиделся и не сержусь, но вот я лучше Вам скажу, как мне все рисуется сейчас.
Вот я тут в Москве решил восстановить свою научную работу. Произошло это не так, как бы мне хотелось, не стоит сейчас об этом много говорить. По я не могу отдать себя во власть обиде и прочего и не видеть, что то, что делается в этой стране, которая всегда оставалась моей (хотя, как Вы знаете, я мог давно порвать с ней), совсем исключительно по своему значению для мировой культуры и для будущего человечества. Может быть, это Вам кажется непонятным, но это так, и Вы увидите, что я прав. Единственно, что меня волнует, [это то], что для моей научной работы, которую я вел в Кембридже, здесь еще условия недостаточно созрели. Но я не думаю, что ошибусь, если буду утверждать, что лет через 5—10 Союзу предстоит ведущая роль в области науки. Только из сочувствия и из-за будущего я согласился тут начать свою работу. Это нелегко, и я это знаю. Нелегко было и в Кембридже нам с Вами пробиваться, но все вышло успешно. Мне кажется, за все 17 лет нашей совместной работы я никогда не давал Вам никаких обещаний, кроме одного: что буду делать все от меня зависящее, чтобы Вам и Вашей семье жилось хорошо; кажется, я выполнял их.
Теперь я в сомнении, смогу ли Вам создать такие же материальные условия здесь, какими Вы пользуетесь в Кембридже, и имею ли я право, так сказать, лишать Вас всех тех материальных благ, которыми Вы обеспечены до конца Ваших дней как штатный работник Кембриджского университета. Поэтому я только и просил Вас приехать на время, 6 месяцев — год, сколько будет Вам угодно, чтобы помочь мне наладить здесь работу, так как это мне трудно одному. Поэтому я просил университет устроить Вам отпуск, так чтобы Вы не потеряли своего места и связанные с ним блага. Мне казалось, что моя просьба проста и не ставит Вас в трудное положение. Поэтому я не стремился ставить перед Вами каких-либо материальных приманок; мне капается, они могли бы даже быть обидными. Но, конечно, мне будет трудно все наладить без Вас и обучить здесь людей, которые могли бы мне помогать. <...>
Что Вы мне сейчас очень нужны и без Вас мне будет трудно, я не скрываю, но все же это не дает мне права как бы то ни было нарушать Вашу жизнь и работу. Если бы я был убежден, что здесь работать научно Вам будет лучше и жить комфортабельнее, то, конечно, я бы писал Вам иначе. Что касается меня, то я, конечно, попал, как говорится, из попов да в дьячки. Тут товарищи-ученые скверно относятся ко мне, нет того хорошего товарищеского отношения, которое было в Кембридже, так что я их послал к черту и не имею с ними дела. Весь мой интерес в молодежи, в которой есть хорошие корни и с ними можно будет дружно и весело работать. Тут построили лабораторию, но не так хорошо, как в Кембридже, но все-таки достаточно, чтобы можно было работать. Тут очень большие затруднения с разной мелочью, поэтому, пожалуйста, проследите, чтобы все было послано мне из Англии. <...>