Питомник
Шрифт:
Кафе оказалось действительно уютным и недорогим. На улице, под тополями, за невысокой оградой стояло два столика, и оба были свободны. Евгения Михайловна заказала себе свиную отбивную с жареной картошкой, чем немало удивила Бородина, ему казалось, что такая фигура бывает только при строжайшей диете. Сам он ограничился овощным салатом и окрошкой, причем попросил не класть сметаны.
Когда отошел официант, повисло неловкое молчание. Бородин обнаружил, что смотрит на Евгению Михайловну в упор, бесцеремонно разглядывает ее лицо и не может наглядеться. На миг он представил себе эту женщину
Она между тем никак не реагировала на его упорный взгляд. Она курила, расслабленно откинувшись на спинку пластмассового неудобного стула, смотрела сквозь Бородина, и он понял, что доктор Руденко просто отдыхает.
— Очень устаете на работе? — спросил он, чтобы прервать молчание.
— По-разному. Иногда бывают совершенно пустые, легкие дни, иногда изматываюсь так, что еле доползаю до дома.
— Вы живете вдвоем с сыном? Она молча кивнула.
— Ваш сын хочет стать психиатром?
— Нет. Стоматологом. Самая денежная из медицинских специальностей. В общем, он прав. Я думаю, из него получится неплохой стоматолог. Правда, конкуренция огромная, но его это только подстегивает.
— Сколько ему?
— Двадцать. Сейчас закончил третий курс, поступил сразу после десятого класса.
— Двадцать лет для меня совершенно загадочный возраст, — улыбнулся Бородин, — себя я отлично помню двадцатилетним, и мне кажется, между моим поколением и нынешним такая бездна, словно не тридцать лет прошло, а три тысячи.
— Да нет, в общем, они такие же, просто у них больше соблазнов и меньше иллюзий. А так — все то же. Илья Никитич, неужели вам пятьдесят?
— Вы думали, больше?
— Честно говоря, да. Не обижайтесь. Просто мне сорок пять, а вы, оказывается, не намного старше.
Принесли еду, и некоторое время они молча ели. Бородин все-таки обиделся. Но тут же подумал, что если бы она из вежливости сказала, что он выглядит моложе пятидесяти, было бы еще обидней.
Окрошка оказалась неплохой, с маминой, конечно, не сравнить, но есть можно, особенно после жаркого дня. Евгения Михайловна довольно быстро справилась с огромной поджаристой отбивной, но картошку уже не осилила. Лицо ее порозовело, глаза заблестели, она закурила и весело произнесла:
— Ну вот, совсем другое дело. Знаете, когда я голодная, нервничаю, злюсь, голова плохо работает. Теперь я сыта и могу спокойно, четко, без лишних эмоций ответить на все ваши вопросы.
— Замечательно, — кивнул Бородин, — в таком случае, вопрос первый. Как вам кажется, Люся может владеть приемами каратэ?
— Да, конечно, а также дзюдо и джиу-джи-цу, — тихо, серьезно ответила Евгения Михайловна, —
— Нет, я понимаю, вопрос идиотский. Но на шее убитой обнаружен след удара тупым предметом. Удар этот мог быть смертельным и нанесен скорее всего человеком, владеющим каратэ.
— То есть он сначала оглушил или убил Лилию Коломеец профессиональным ударом, но не был удовлетворен и восемнадцать раз пырнул тело? — медленно, еле слышно произнесла Евгения Михайловна после долгой паузы.
— Именно так. Причем использовал для этого какой-то особенный нож, с узким ромбовидным лезвием. Орудие убийства пока не обнаружено.
Принесли кофе. Опять повисло молчание. Евгения Михайловна долго, бесшумно размешивала сахар в чашечке.
— Илья Никитич, вам не кажется, что в этом убийстве есть нечто ритуальное?
— Да, я тоже об этом думал. Такое количество ударов мог нанести сумасшедший маньяк либо представитель какой-нибудь секты, что в общем одно и то же. Но сумасшедший вряд ли сумел бы так успешно убедить Люсю взять вину на себя. А если это был ритуал, то при чем здесь ограбление? Он аккуратно обчистил квартиру, мы не нашли ни копейки денег, никаких украшений. Но самое интересное, что он взял сундук с рукоделием и рылся в клубках, сидя на лавочке во дворе, неподалеку от дома. На него наткнулась бомжиха, перепугалась до смерти. На нем была маска черта.
— Простите, что? — переспросила Евгения Михайловна, нервно усмехнувшись.
— Ну, знаете, есть такие маски-страшилки. Вампиры, мертвецы, ведьмы, черти. Я не поленился, специально нашел магазин, называется «Хеллоуин», и даже купил… — Илья Никитич открыл свой здоровенный старомодный портфель, порылся в нем, извлек нечто черно-красное в прозрачном мешочке, развернул, повертел в руках и вдруг быстро натянул себе на голову.
Евгения Михайловна охнула и всплеснула руками. Вместо милого, уютного, бело-розового Бородина перед ней сидело черное чудище с красными рожками. Официант, который как раз принес счет, хрипло закашлялся, затоптался у стола, наконец, прочистив горло, громко произнес:
— Ничего себе, предупреждать надо, вроде бы нормальные люди, а туда же!
— Куда — туда же? — живо спросил Бородин. — Вы что, видели нечто подобное? — Когда он говорил, огненный ободок маски двигался вместе с его губами, зрелище получалось еще более жуткое.
— Нет, подобного не видел. Молодое хулиганье развлекается, нацепляет на себя всякое железо, черепа, но чтобы приличные взрослые люди… Извините.
— Это вы нас извините. — Евгения Михайловна засмеялась, но как-то слишком нервно.
— Да ладно, — официант махнул рукой, — может, еще кофе?
— Спасибо, не надо, — сказал Бородин. Кровавый рот маски растянулся в вежливой улыбке.
— Илья Никитич, снимите, пожалуйста! — простонала Евгения Михайловна. — Ужас какой!
Бородин принялся торопливо стягивать маску за рога, это оказалось сложней, чем надевать. Плотный эластик как будто приклеился к коже. Горловина обтягивала шею, как широкая удавка, Илья Никитич долго, мучительно возился, тяжело сопел, но продолжал размышлять вслух. Сквозь черную ткань голос его звучал глухо и сдавленно: