Плацдарм
Шрифт:
— Непонятно, как вы говорите. Может, это перевод с иностранного?
— Да вроде нет — рифмы точные, слова один к одному. Если и перевод, то высшего уровня. Да и не чувствуется в стихах ничего иностранного.
Есть кое что слегка похожее на начало двадцатого века. Тоже, символизм, акмеизм… Серебряный век… Это не я, это эксперты сообщили.
— А может все-таки это он сочинил? Мало ли…
— Да бросьте вы, товарищ капитан. Не его уровень! Я вашего Чуба изучил вдоль и поперек.
Он чего может сочинить? «Я веселый мальчик-дебил, я соседа кирпичом убил…»?
— Ну
Ну не знаю, — передернул плечами особист. Вам виднее.
Он подумал что дело хотя и непонятное, но дохлое — наказывать сержанта не за что, а стихи и песни — такие по крайней мере — к делу не подошьешь.
…Может быть из всех, кто благополучно переживет операцию «Порог», Василий Чуб будет самым удачливым.
Он благополучно вернется домой, а после дембеля он поступит на бетонный завод, чтобы заработать достаточно денег. А по выходным будет старательно учиться музыке у старенькой пенсионерки, терпеливо заучивая нотные знаки, продираясь сквозь заумные строки учебников, борясь с ускользающим смыслом непонятных слов.
Он купит пианино, вызвав смех соседей, и поставит его в своей конурке в восьмикомнатной коммуналке на окраине Оренбурга, и будет тупо, до боли в непослушных пальцах разучивать гаммы.
Через два года он сможет записать первый десяток песен, и еще три месяца убьет на хождения по студиям в Москве.
Через год его песни будут напевать от Бреста до Владивостока. Через два года его песня займет первое место на всесоюзном песенном конкурсе. Через пять лет он получил первую госпремию. Через семь — первый платиновый диск американской «Гремми».
Его музыкой будут озвучены кинофильмы вплоть до голливудских и индийских. Его симфонии прозвучат в Ля Скала и Ковент-гарден.
У него будет все, о чем только можно мечтать — слава, дом в три этажа жена — кинозвезда, белый «мерседес» и девочки из кордебалета.
И лишь временами дикая свинцовая тоска будет приходить к нему — ибо он будет знать, что все это — что дало ему славу, деньги уважение — на самом деле не его. Что он всего лишь обкрадывал истинных творцов, тех, кто должен был написать эти песни и музыку в будущем, лишая их радости творчества и принадлежащей им по праву славы.
Пожалуй, будь он более тонкой и чувствительной натурой, или просто — будь у него побольше совести, он в итоге бы спился, а может — и покончил счеты с жизнью. Но этого не случилось.
Он умер от инфаркта в пятьдесят лет.
Было ли то следствие душевных терзаний, или может, такова была расплата за не введенный в рамки дар — ведь даром, как известно, не дается ничего? Или просто так было суждено?
После него остались сотни хитов, и несколько тетрадей с песнями, которые никак не могли быть написаны в этом мире и в это время.
Впрочем, это тоже совсем другая история…
Москва, 198.. год
Ускар Фесо Торк смотрел на странный город, раскинувшийся перед ними.
С балкона
Дома, больше любого из дворцов властителей Аргуэрлайла. Ровные идеальные дороги. Множество железных повозок, снующих туда-сюда. Входы в подземные тоннели, по которым меньше чем за час можно пересечь этот огромный город из конца в конец. Огромные магазины. Исполинские мастерские, в которых делали все эти механические чудеса. Резиденция местных правителей (хотя и уступавшая, скажем, Запретному Городу Сарнагара, но тоже весьма красивая и величественная).
Право же, столица великого царства, чьим подданным он в некотором смысле теперь являлся, была великолепна.
Нет, конечно, он имел представление о том, как это все выглядит — и по изображениям, которые видел в Тахн-Такх, и по живым картинам — фильмам, как выражаются чужинцы. Но все же увиденное воочию превзошло все его ожидания.
Однако даже на Солнце есть пятна, и эта страна тоже не была пресловутым Солнечным царством, о котором так много говорили древние легенды, столь любимые глупыми простолюдинами.
После того, как первые впечатления и потрясения улеглись, трезвый ум мага довольно быстро все расставил по своим местам.
Тут имелись не только высоченные дома и чудесные машины.
Покосившиеся деревянные развалюхи, ветхие заборы, сооружения, похожие на большие собачьи будки — почти такие же уборные делают на севере Эуденноскариада. Помойки, столь же вонючие, как и у него дома.
И жили тут вовсе не одни мудрецы и воины. Куда больше было простого люда — рабочие огромных мастерских, производивших все потребное для жизни, строители гигантских домов, погонщики самоходных повозок, торговцы…
Но могло ли быть иначе? Даже в пресловутом Солнечном царстве кто-то ведь должен убирать мусор, кормить свиней и чистить отхожие места.
Было, правда, и много непонятного. Вернее того, что не укладывалось в его представления о разумном. Как это так — крестьяне, приезжающие в город, чтобы купить еду? Или почему продавец или приказчик в магазине позволяет себе то, на что не хватает денег у ученого мудреца, лекаря или воина?
Если бы местные властители спросили у него совета, он бы обязательно порекомендовал повесить пару-другую тысяч торгашей, даже не особо разбираясь в их вине.
Впрочем, его сюда послали не давать советы, пока, во всяком случае, а выяснить что-либо важное для ковена. И надо сказать, это ему удалось.
Фесо пребывал в этом мире уже третью неделю, и за это время кое-что установил. Во-первых, магические способности тут не исчезают совсем, и даже не сказать, что слабеют — скорее, искажаются весьма странным образом. Причем от силы мага это не зависит — из тех жалких крох маны, что присутствуют в этом мире, даже самый сильный чародей не слепит по настоящему мощного заклятия. А вот кое-что другое тут при известной ловкости вполне доступно. Например, высшие заклятья, управляющие погодой на Земле, само собой, не действуют, но вся мелкая сельская магия, которая доступна даже деревенской ведьме, вполне работает.