Плацдарм
Шрифт:
Всё это время Алексей не забывал приглядывать за лежащим ниц Найярони, но абориген не подавал признаков жизни.
Освободившись от ремней, разведчик на всякий случай еще раз проверил тело толмача. Тот был, несомненно, мертв. Похоже, старик умер даже не от ударов, а от потрясения, когда уже обреченная жертва вырвалась на волю.
После этого Костюк подобрал одежду, горестно вздохнул над превосходными яловыми сапогами на резиновой подошве — где он теперь возьмет такие?
Затем проверил небрежно отброшенный пояс — тот тоже был варварски рассечен,
Кое-как натянув порезанные куртку и рубаху и перетянув их кушаком, Алексей оказался перед выбором: идти по холодному подземелью с голым задом, или содрать ветхие вонючие штаны с трупа.
Выбрав второе, он натянул отрепье на себя, едва влез в разрезанные сапоги, перевязав их клочьями одежды, и, собрав оставшееся барахло, двинулся прочь.
Медленно поднимался по исполинской спирали, через огромное кладбище памяти вымершего невесть когда народа, чье название Найярони забыл ему сказать. (И правда, зачем оно будущему трупу?)
Вот и верхние помещения, и две цепочки следов на пыльном полу.
У входа Алексей постоял с минуту, чтобы глаза привыкли к яркому солнечному свету.
И вот недра мрачной пирамиды остались позади.
Первое, что увидел капитан, была верхушка башни на лесистом склоне.
Горько усмехнулся — идти через пещерный лабиринт было бы откровенным самоубийством.
Он еще раз бросил взгляд в сторону брошенного поселка и гуляющих на лужке овец.
В любом случае, сидеть тут и ждать, что когда-нибудь, лет этак через сорок, его, возможно, кто-то найдет и может быть даже не прирежет никчемного свихнувшегося старца, разведчик не собирался.
Костюк задумчиво глядел на клыкастые отроги в синем небе.
Выхода нет, придется выбираться по скалам. Найярони что-то говорил насчет неприступности этих скал.
Ну что ж, аборигены, конечно, являлись наследниками великой древней цивилизации, но никто из них не был знаком с азами альпинизма, никто не учился у самого Хергиани. И никто тем более не поднимался на гималайские восьмитысячники, как он.
Но сначала следовало поесть и отдохнуть.
Земли Конгрегации. В тысяче двухстах километрах к северо-востоку от Октябрьска
Утренние сумерки окрасили ночь, значит, вскоре солнце заполыхает как кузнечный горн, так что не спасут даже тёмные очки.
Тихомиров ощутил глухое раздражение.
Они приближались к исходному рубежу развертывания — еще сутки, и они выйдут на него, после чего начнут ждать противника. Противника вполне нормального и так сказать «безусловного» — только вчера из Гахны воздушный курьер доставил письмо Конгрегации — те, наконец-то, соизволили ответить.
В изысканной вежливых и безупречно начертанный словах (простой тушью из чернильных орешков на простом куске ткани) сообщалось, что пришельцы должны
В этой простоте было что-то, что напрочь отбивало желание слать новые письма и посольства и пытаться договориться — такая уверенность в своей правоте, которая невольно порождала сомнения в правоте собственной.
И вот это было самое худшее — потому как сомнения, по докладам особых отделов, нет-нет, да и высказывались и у солдатских костров и в офицерских палатках: под водочку и без неё.
Генерал позавидовал черной завистью умникам-философам, которые сумели обезопасить себя от различных колебаний надёжной каменной стеной под названием «Поиск смысла бытия».
Его смысл бытия сводился к одному — надо победить.
…Создания в распадке чуяли раздражение, исходящее от людей там, впереди.
Людям надоело это проклятое степное солнце, надоели ночные марши, когда хочется заснуть прямо на ходу. Сейчас у них было время трапезы — и наскоро сваренные порции не лезли в горло.
Создания этого не постигали, но ощущали тех, кто там, в степи — живущее, жующее живое мясо, не понимающее того, что являются всего лишь кормом для таких, как стерегущие их в ночи, потому что такова была воля Тех, кто повелевал нетварями.
Сейчас Те растянули над ними полог своей непонятной Силы, чтобы люди раньше времени не почуяли неладного — потому что самая хитрая уловка любого уважающего себя Зверя — убедить всех, что его нет. Попросту не существует.
И это удалось — даже когда, повинуясь неслышной команде, монстры ринулись в атаку, их заметили не сразу…
Макеев не сразу понял, что случилось.
Просто из неприметного овражка, растекаясь в разные стороны и разворачиваясь вдоль колонны, хлынула колышущаяся живая масса.
Перед головными машинами словно беззвучные взрывы подняли землю, и навстречу, прямо по дикой степи, устремился комок жвал и щупальцев.
Майор растерянно оглядывал атакующих, среди которых не мелькало ни единого человеческого лица — лишь оскаленные морды.
Приближенные окулярами бинокля, выхваченные из общей массы, неслись существа, сошедшие со страниц недавно распространенного в войсках спецсправочника.
Таргасы — то ли кенгуру в костяной броне, то ли мохноногие исполинские кузнечики — мощные и быстрые создания, способные прыгнуть с места на полсотни шагов.
Здоровенные белые дикобразы — растракосы, мечущие ядовитые шипы на десятки метров.
Магады — с копьевидными клешнями и серповидными острыми навершиями гребнистого хвоста. В боях они обычно применялись против кавалерии, так как хорошо умели сбрасывать всадников с коней и подсекать скакунам ноги.
Бронированные и тяжелые антакоры — выведенные для борьбы с панцирной пехотой.
То тут, то там мелькали мохнатые четверорукие хтарны — ими обслуживались осадные машины. Было очень много и амбалообразных серых гулларов, принадлежавших к тем немногим подвидам нетварей, которые могли размножаться.