Шрифт:
Тимур ЛИТОВЧЕНКО
Плагиатор
– Скрипач... Эй, скрипач, прекрати!
Вместе с другими посетителями я обернулся к столику, расположенному в самом тёмном углу зала.
– Эй, слышишь... Прекрати сейчас же своё пиликанье, ты, ученик сверчка!!!
Единственным человеком, который не отреагировал на возмущённые призывы, был сам музыкант. Извиваясь и кланяясь на все стороны, он продолжал медленно лавировать между столиками и наигрывал нечто классическое. Время от времени кто-либо из посетителей "Носорога" опускал мелочь в болтавшийся на поясе расшитый бисером бархатный мешочек. Не думаю, что они делали это, будучи очарованными звуком рассохшейся скрипки. Скорее ими двигала жалость к типичному неудачнику, а может и желание отвязаться от назойливого источника шума над ухом. Но всё же зачем выражать протест в такой явной форме?! Ведь и неудачникам нужно на что-то жить, вот хотя бы музыкой. Зачем тогда...
– Да я тебе!.. Я тебе!..
Когда зазвенел разбитый стакан, из-за кассы вышел сам хозяин. Половина официантов, вежливо извинившись, оставила клиентов и двинулась в плохо освещённую часть зала, туда же направился вышибала. Публика следила за развитием событий с неподдельным интересом. Кажется, назревал скандал, который обещал завершиться неплохой потасовкой. Да, не у всех лягушек в нашем болоте застыла кровь! Пусть это не Париж с его извечным водоворотом страстей, но всё же сейчас что-то будет...
Стараясь не пропустить ни единой детали происходящего, я едва успел пригубить кларет, когда услышал восхищённый шепоток:
– Опять Хартлент чудит! Видно, здорово набрался с утра.
Обернувшись, я узрел две морщинистые сизоносые физиономии, выдававшие завсегдатаев "Носорога".
– Это что же, тот самый Хартлент? - удивился я, но боевые действия в другом конце зала как раз начались, и ответ на мой вопрос потонул в грохоте бьющихся тарелок.
– Простите, что вы сказали? - переспросил я.
– Тот или не тот, не знаю, - проворчал один из завсегдатаев, у которого левый глаз заплыл и слезился, - но играет он почище бездари Ионы, это точно.
– Не нашего ума это дело, Гок, - проворчал второй, вставая и заглатывая жареную рыбу вместе с костями. - Давай пошевеливайся. Тут палёным пахнет, не хочешь же ты, чтоб нас сцапали под горячую руку?
Я попытался уточнить, не имеет ли Хартлент какого-либо отношения к довольно известному музыканту, однако первый завсегдатай торопливо проговорил:
– Простите, ваша милость, но нам здесь задерживаться... - он умильно улыбнулся, единым духом осушил стоявшую рядом с ним глиняную кружку и доверительным тоном сообщил: - В общем, с какой стати?!
Мгновение спустя оба пробирались вдоль стены к выходу, стараясь обогнать группу пыхтящих от напряжения людей, которые облепили существо, напоминавшее манерами взбесившегося орангутанга. Я решительно устремился к официантам, вытаскивая на ходу бумажник. Проведенные в Сорбонне четыре года были богаты самыми разнообразными впечатлениями и заставили меня подзабыть многое. Однако я прекрасно помнил концерты знаменитого скрипача, на которые водила меня матушка. Кроме того, Хартлент ещё и сочинял музыку. В общем, если он опустился до уровня пропойцы и кутилы... Нет, это не было бы утратой мирового масштаба, как, скажем, уход из жизни Моцарта, Чайковского, Патти или Бозио. Но для простого смертного вроде меня такая причуда судьбы представляла безусловный интерес.
С официантами я договорился довольно легко, с подоспевшими блюстителями порядка - тоже. Труднее всего было не допустить стычки взбесившегося орангутанга и гориллы-швейцара, который застыл в дверях заведения со сжатыми кулаками и настороженно наблюдал за врагом из-под угрюмо насупленных бровей.
– Ну-ну, господин Хартлент, стоит ли так волноваться из-за того, что вы гораздо талантливее того музыкального паяца, - урезонивал я выкупленного кутилу.
– Как вы сказали? - он внезапно остыл и выкатил на меня глаза, в которых пьяный туман постепенно уступал место проблескам разума. Я повторил.
– Хм-м-м, так вы меня помните, - Хартлент поднёс к лицу руку, и я увидел, как нежна эта рука и как дрожат длинные тонкие пальцы прирождённого музыканта.
– Не только я, но и остальные, - значительно приукрасив разговор с кабацкими завсегдатаями, я передал его Хартленту и принялся было врать напропалую. Однако взбесившийся орангутанг уже испарился, а оставшееся вместо него несчастное человеческое существо было занято исключительно своими мыслями, поэтому мне пришлось замолчать.
– Вот что, - сказал бывший скрипач, - давайте отправимся в какое-нибудь укромное местечко, и если вы до сих пор испытываете интерес к бездари вроде меня...
Я принялся уверять Хартлента, что он вовсе не бездарь, но только разбудил задремавшего орангутанга, который резко гаркнул:
– Только чтоб никаких сверчков!!!
Не роняя достоинства, замерший в дверях швейцар вновь подобрался и одёрнул обшитую галунами ливрею. Я похлопал развоевавшегося маэстро по плечу и поспешил заверить, что никаких скрипачей не будет. А чтобы в самом деле никто невзначай не вмешался в разговор, мы прихватили в находившейся по соседству с "Носорогом" лавчонке бутылочку бордосского, и сопровождаемые недоумёнными взглядами прохожих, которым странно было видеть вместе щеголеватого молодого человека и неопрятного пьяницу, отправились в парк. Потягивать вино на берегу сонного пруда - в этом тоже есть что-то этакое.
– Да, это очень похоже на мою жизнь. Слишком даже похоже. Похоже в такой степени, что я назвал бы это свинством. Вот течёт полноводная река жизни, но часть воды из неё отводят в какую-то яму, отгораживают плотиной и через несколько лет выходит стоячий омут, осока, кувшинки, куча дрянных тварей. А яркие бабочки и всякие прочие стрекозы пролетают мимо, и даже влюблённые парочки не рискуют кататься здесь на лодке, боясь напороться на корягу. Только записные пьяницы иногда приходят...
Хартлент поддел носком камень, который плюхнулся в воду, спугнув полдюжины изумрудных квакушек.
– Вот, пожалуйста: улепётывают! Исчезают, как и любые друзья в трудную минуту. Трусы несчастные, - добавил маэстро с ненавистью.
– Вы их осуждаете? - поинтересовался я.
– Где уж мне, - вздохнул незадачливый скрипач и подняв над головой опорожнённую на две трети бутылку пояснил: - Я ведь словно вот эта посудина. Истинного счастья во мне нет ни капли, сплошные иллюзии да пьяные грёзы. Я то ли сильно опустел, то ли опустился, на дне души - осадок и горечь. А всё из-за Дормона.