Пламенная кода
Шрифт:
– Конечно, расчет, – говорит он со вздохом. – Мне самому положительно непонятный. Но в тот момент у меня наверняка были какие-то соображения. Черт знает, на что я вообще надеялся.
– Вот что, психолог-самоубийца… А ведь вы меня дурите, как несчастных эхайнов! Ну сознайтесь же! Ну какой из вас Нерон или хотя бы даже Азеф? Трус… эгоист… Вы когда последний раз в зеркало смотрелись?
– Да постоянно, – он усмехается. – Для самоанализа и самоконтроля. Хочу открыть вам один свой секрет – если вы сами еще не догадались. Вам не удастся снять с меня все мои маски. Пока вы возитесь с одной, я успеваю надеть две новых. Скажу больше: я не один таков, все люди многослойны, все люди большие придумщики, в особенности когда это касается их самих. И речь здесь не только о психологии! Люди, эти ушлые тварины, даже физиологию себе ухитряются сочинить!.. – Он берется за сигару, сноровисто ее раскуривает и сует в угол рта на манер толстосума со старой карикатуры. Не хватает только высокого цилиндра и монокля. – Но
21
С глазу на глаз (франц.).
– Я никогда не смогу простить вам того, риска, которому вы подвергли людей без их ведома.
– Среди заложников было не более десятка по-настоящему рисковых голов. Остальные без труда уговорили бы себя, да и вообще всех, что лучше подождать, что все как-нибудь разрешится само собой.
– И разрешилось бы, уверяю вас. Мы все равно пришли бы на помощь. Спасательная операция началась именно в то время, когда вы затеяли эту свою нелепую провокацию…
– Любопытно, должен ли я напомнить вам, что начало спасательной операции, о которой вы говорите с плохо скрываемой гордостью… и у вас есть на это право, поскольку она завершилась с минимальными потерями… что этот замечательный факт послужил толчком к необратимой цепи событий, которая, кстати говоря, включала и уничтожение нашей колонии? Вам несказанно повезло, доктор Авидон, что мы не погибли. Кто-то там наверху за нас наконец-то вступился. Можно ли было знать, что Истребители Миров захотят поохотиться – что для них, в общем, нехарактерно? Ожидалось ли, что бездарный писатель, возомнивший себя знатоком эхайнской души, вдруг на ровном месте организует мятеж? И что в результате последнего все население колонии пустится в бессмысленный поход на пункт связи, а это в конечном итоге сохранит им жизни? Потому что каратели обнаружат одни лишь брошенные дома. А когда сообразят, в чем дело, то, во-первых, завязнут в рассаднике самых вонючих растений в Галактике, во-вторых, угодят под огонь эхайнской охраны, чье представление о долге, согласитесь, я все же сумел верно предвосхитить, а в-третьих, все это позволит герцогским десантникам, существам альтернативного гуманизма, упасть им на хвост и решить проблему привычным для них способом…
Откинувшись в кресле, он взирает на меня с нескрываемой иронией.
– Да, я рисковал, – говорит он. – Я не мог не рисковать, потому что хотел вернуться. Все эти годы мы жили в полной изоляции от всего мира. Мы уже начали думать, что о нас забыли. Мы могли лишь надеяться и гадать о том, есть ли у Федерации какие-то планы нашего освобождения. И знаете, доктор Авидон, вам придется быть очень убедительным, чтобы я поверил в существование таких планов…
– Когда прикажете начать? – храбро вопрошаю я, хотя сознаю себя совершенно неподготовленным к такому повороту событий. Этот мелкий интриган вдруг сумел вывернуть изначально безобидную ситуацию к собственной выгоде и из экспоната моего умозрительного паноптикума превратиться в натурального инквизитора.
– Ответьте лучше на другой вопрос, – продолжает он и вдруг становится серьезным. Печальным клоуном с шутовской сигарой во рту. – Может быть, это получится у вас удачнее, чем скрывать от меня собственное смятение. Скажите мне: неужели я прожил свою короткую и нелепую жизнь затем только, чтобы умереть от эхайнского выстрела?..»
Виктор Авидон подумал и убрал многоточие в конце заключительной фразы. Он больше не желал продолжать и без того затянувшуюся беседу с воображаемым визави. Теперь ему многое стало ясно в этом человеке. Останься Дирк Оберт в живых – им не о чем было бы разговаривать. Но смерть многое меняет, придавая значение самым банальным идеям и возвышая тех, кто вовсе не заслуживает возвышения. Он сохранил текст на кристаллике и в личном разделе Глобального инфобанка, свернул экран и встал из кресла. Подошел к окну.
Ночь. Городские огни внизу. Какие-то бестолково порхающие светлячки за стеклом. И что-то беспокойное ощущается в воздухе, какая-то оцепенелая духота. Возможно, будет гроза.
«Зачем я это делаю? Ищу каких-то оправданий безумно затянувшемуся бездействию? Но бездействия не было. Ни на кратчайший миг. Мы не могли пойти на простые решения сложных проблем. Когда-то простые решения оказались бы наиболее предпочтительными, естественными. Но не для нас нынешних. Мы так старались стать людьми, что нам это, кажется, удалось. Никто из заложников не опустился, не озверел, не одичал. Даже ненависти как таковой не было. Кого ни спроси, все говорят: устали, надоело… Ни один не сказал: ненавижу эхайнов. Как хочется верить, что гуманизм –
Сигара полетела на пол, фляжка склонилась над бокалом.
«Черт бы его побрал!»
Авидон, страдальчески морщась, поерзал в кресле и вернул текст на экран видеала.
«Так на чем мы остановились?..»
6. Носов в бешенстве
Фабер торчал понурясь посреди старорежимного ковра с дурацким эллиническим орнаментом, изо всех сил подавляя в себе желание стать навытяжку. За самое короткое время он успел возненавидеть здесь каждую деталь, начиная с ковра, символа всех мыслимых неприятностей, и завершая сувенирной ерундой на огромном столе, за которым, должно быть, последний динозавр подписывал акт о капитуляции в присутствии крысообразных млекопитов. Эрик же Носов рыскал по кабинету, словно шаровая молния, сгусток материализованной ярости, не поднимая глаз, не воспринимая объяснений, моментами останавливаясь лишь затем, чтобы уязвить виновника очередным глаголом.
– Если бы не ваше беспримерное разгильдяйство, инспектор, прямо сейчас мир выглядел бы иначе, – чеканил он ледяным голосом. – Он был бы исполнен добра и света, любви и понимания, и все эти прекрасные вещи изливались бы на наши головы, не исключая, кстати, и того предмета, что у вас сверху.
– Я спасал заложников… – забубнил было Фабер.
– Молчать, – лязгнул Носов. – Кто вы такой и зачем туда были направлены? Молчать, я сказал. Вы не спасатель, не десантник, вы никто. Хотя по недомыслию и называете себя инспектором. Если вы и впрямь надзирающее око доктора Авидона, я ему не завидую. Хотите знать правду? Молчать, без вас знаю, что не хотите. Я просто спровадил вас подальше, чтобы не путались под ногами. Во сто раз более достойные и компетентные специалисты по воле провидения оказались не у дел и без толку проторчали вместе с герцогскими головорезами в системах Шокхага, Хетрангунн, Хиррэ. Окажись они в центре событий, и все сложилось бы иначе, мир был бы к нам благосклонен. Но почему, почему в нужном месте и в нужное время, в системе Троктарк, очутились именно вы, а не один из них?!
– Это был не мой выбор…
– Молчать! Да, я допустил ошибку, уж лучше бы вы остались при мне, а еще лучше – на Земле… нужно было запереть вас в каком-нибудь чулане, с недельным рационом и мешком памперсов, пока все закончится и вы не наделаете обычных своих глупостей. Что от вас требовалось? Самая малость. Найти Северина Морозова и удержать при себе. Любым способом. Повалить его, обездвижить… не знаю, связать, в цепи заковать, что угодно. Тушей своей придавить… хотя какая там у вас туша… так, тушонка. И доставить сюда, вот на этот самый диван, в оригинальной упаковке и с бантиком на перевязке.
– Я не думал, что он вдруг всех бросит и уйдет.
– От вас и не требовалось думать. Кому могла взбрести на ум нелепая идея поручить вам думать?! Это не он всех бросил, это вы бросили его и ринулись совершать подвиги. Берсеркер хренов! Что за демонстрации боевых искусств? На кого они рассчитаны? Там не было благодарной аудитории, а одни только заложники, усталые, запуганные и дезориентированные.
– На эхайнов, – ввернул Фабер.
– Что – на эхайнов? – поморщился Носов.
– Это было рассчитано на эхайнов.
– Эхайнов, чтобы устрашиться вашего праведного гнева и оценить боевой дух, там тоже не было.
– Они не могут безнаказанно убивать людей…
– Вы идиот, – безжалостно констатировал Носов.
– Опять оскорбляете, – буркнул Фабер. – Если бы я не поспешил…
– … то панбукаваны справились бы сами, и уж, верно, без всяких драматических перформансов. Тот же ротмистр Кунканафирабху с готовностью отправился бы на поиск, и кто знает, возможно, сейчас и Оберт был бы жив…
Фабер молчал, мысленно содрогаясь от несправедливости всех высказанных упреков. Он решил отказаться от попыток оправдаться, понимая, что все равно сейчас услышан не будет. За свою, честно сказать, недолгую жизнь он еще ни разу не попадал в ситуацию, когда тебя с твоим драгоценным мнением ни во что не ставят, и потому представления не имел, как себя вести. Не орать же, в самом деле, во всю глотку, чтобы хоть как-то привлечь внимание к своим доводам!..