Пламя Деметры
Шрифт:
– Ну, Абдулла дает, - высказался сосед Якадзуно, совсем молодой парень, по виду то ли индус, то ли вьетнамец.
– Хочешь?
– он расстегнул дорожную сумку и вытащил из нее фляжку с чем-то алкогольным.
– Амброзия?
– предположил Якадзуно. Сосед рассмеялся и помотал головой.
– Коньяк, - сказал он.
– У каждого уважающего себя пионера под кроватью стоит бочонок с амброзией, но ни один уважающий себя пионер ее не пьет, - он рассмеялся своей шутке.
– Пионеры - это вы?
– уточнил Якадзуно.
– А как нам еще себя называть?
– он снова рассмеялся.
– Дхану меня зовут. Именно Дхану, а не Дану. Дану - это уроды такие в толкиенских игрищах.
– Якадзуно, - представился Якадзуно и протянул руку.
Рукопожатие состоялось. Дхану раскупорил фляжку, наполнил колпачок коньяком и протянул его Якадзуно. Коньяк был неплох. Не "Дербент", конечно, но и не "Наполеон", так, что-то среднее.
– Как тебе?
– спросил Дхану.
– Неплохо. Французский? Дхану рассмеялся в третий раз.
– Самогонка, - сказал он.
– Коза варила.
– Какая коза?
– не понял Якадзуно.
– Химичка наша. На самом деле ее зовут Галя, но у нас ее все Козой называют.
– За что? Страшная или вредная?
– Нет, что ты! Отличная баба, увидишь - слюнями истечешь. Никто и не помнит уже, почему она Коза. Мин Го, не помнишь, почему она Коза?
– Не, не помню, - обернулся пионер, сидевший перед Дхану.
– Коза - она и есть Коза. Но самогонку классную делает.
Якадзуно сделал еще один глоток. Коньяк был именно коньяком, а не самогоном, Якадзуно не мог поверить, что эту благородную субстанцию изготовляют обычной перегонкой. Они что, издеваются?
– Что, не веришь?
– спросил Мин Го.
– Никто не верит, и зря. Коза над этой формулой три года билась...
– Два, - перебил его пожилой седобородый араб, сидевший рядом с Мин Го и до этого момента сосредоточенно пялившийся в окно в безуспешной надежде увидеть что-нибудь интересное.
– Да иди ты, Ахмед!
– огрызнулся Мин Го.
– Тебя еще здесь не было, когда она первую партию сварила.
– Мне Родриго рассказывал.
– Ты его больше слушай! Между первым и вторым ураганом прошло три года, Коза начала с коньяком возиться сразу после первого урагана, а после второго мы квасили уже с тобой вместе. Родриго сам ничего не знает, только лапшу на уши вешает.
Ахмед пробурчал что-то нечленораздельное, отвернулся и снова уставился в окно.
– Коза - классный химик, - гордо заявил Дхану.
– Ты не смотри, что она красавица, мозги у нее тоже варят. Как она к нам пришла, у нас сразу выработка вдвое поднялась, она какую-то бактерию синтезировала, которая осшин не только из листьев выделяет, а вообще из всего растения. Комбайн проходит, из задницы у него соломка высыпается, так эту соломку хоть курить можно, хоть суп на ней варить, и ничего не будет. Катализатор там какой-то... хрен поймет, короче. Коза еще грозится, что коньячную бактерию вырастит, прикинь, заливаешь в бак помои, а из крана коньяк течет и никакой перегонки не нужно.
– Да хватит тебе мозги пудрить, - буркнул Ахмед.
– Из дерьма коньяк ни в жизнь не сделаешь.
–
– Ну не из дерьма, а из растительной клетчатки, тоже дерьмо еще то. Этот вот коньяк сварен из лвухсылва.
– Лвухсылк, - автоматически поправил его Якадзуно.
– Лвухсылв - это в именительном падеже. И вообще, этот кустарник правильно называется лвухсахемэ, лвухсылв - его корни.
– Ты что, по-ихнему разговариваешь?
– восхитился Дхану. Круто!
– Да нет, я так, - засмущался Якадзуно, - немного понимаю, и все. Мы с Анатолием три недели у них жили, пока у него спина заживала, и еще потом, когда Ибрагим от лучевой болезни отходил.
– То-то я думаю, чего это он брови сбрил, - заметил Мин Го.
– А он правда терминатор?
– Он говорит, что у него класс F. Он в первый день девятьсот рентген поймал и еще жив.
– Ни хрена себе!
– воскликнул Дхану.
– А в бою он как?
– Не знаю, я с ним не дрался. Но у Анатолия класс Е, а дерется он так, что против него вообще ничего не сделаешь, стоит себе смирно, а как попробуешь ударить, так сразу на земле оказываешься. А Ибрагим еще сильнее Анатолия.
– Анатолий - это тот козел, который сбежал?
– Он не козел. Он нормальный человек, просто вас не любит.
– Никто нас не любит, - заметил Ахмед и хихикнул.
– А ты нас любишь?
– Нет, - признался Якадзуно, - но леннонцев я люблю еще меньше, чем вас. Стихи пророка мне нравятся, но то, что они взорвали вокзалы... и еще терраформинг этот...
– Какой еще терраформинг?
Ибрагим внезапно обернулся и погрозил пальцем. Якадзуно понял, что сболтнул лишнее, густо покраснел, виновато развел руками и слегка поклонился. Ибрагим еще раз погрозил пальцем и снова уткнулся в консоль.
– Что ты у меня спрашиваешь?
– огрызнулся Якадзуно.
– У Ибрагима спрашивай.
– Ты что?
– удивился Дхану.
– Кто я и кто Ибрагим?
– Тогда не спрашивай, - отрезал Якадзуно и сделал вид, что увидел в иллюминаторе что-то интересное. На этом разговор закончился.
6
Анатолий сидел в мягком кресле, на коленях у него стоял килограммовый торт "Птичье молоко", от которого он откусывал большие куски и глотал их, почти не жуя. Время от времени он прикладывался к двухлитровой бутыли кока-колы без газа. Потери энергии надо срочно восполнять.
– Что нового?
– спросил Дзимбээ.
– Принципиально нового - ничего, - ответил Анатолий, проглотив очередной кусок, - все то же самое. Картина преступления уже ясна...
– Это не преступление, - уточнил Дзимбээ.
– Это война.
Анатолий пожал плечами.
– Разве война - не преступление?
– Давай не будем заниматься философией. Что здесь произошло?
Анатолий окинул внутренним взглядом весь массив информации, собранной роботами-ищейками. Пожалуй, они насобирали уже достаточно. Кое-что пока остается тайной, непонятно, например, как произошло первоначальное проникновение... но это уже мелочи. Анатолий вздохнул и начал говорить: