Пламя моей души
Шрифт:
— Ты бы поосторожнее трепался, — посоветовал тому соратник. — А то прирежут где в кустах — и спросу с них нет.
Вышемила согласна была с ним. Она перевела взгляд на косляков, которые снова смолкли, отвернувшись, будто и не было ничего. Но, видно, и они не чувствовали себя на чужих землях в безопасности — хозяевами. Не сняли даже в пути кольчуг и поножей, что защищали их сильные, привыкшие к долгой езде в седле ноги. Они и шлемы надели бы, верно, что висели сейчас у сёдел — остроконечные, увенчанные длинными кисточками из конского волоса — но и слабость большую, опасливость показывать нельзя. Кто бы союзником ни назвался. А теперь и вовсе кто знает, какие мысли в их в головах зародились от неосторожного осуждения зуличанина. Хоть и сошлись те со степняками, а всё равно друзьями не стали. Хотели, видно, только Велеборское княжество подербанить хорошенько.
Не давал себе отряд весь день роздыху вовсе не зря: как совсем уж загустели вечерние сумерки, обхватив духотой влажной близ реки, свернули все по едва заметной, вмещающей лишь пару воинов рядом тропе. Показалось, проглотит сейчас всех зуличан чаща заросшая — да и хорошо бы — но показались скоро меж сосен бронзовых огни стана большого, что раскинулся вдоль русла Сороки — быстротечной дочери Велечихи, которая бежала к ней издалека. Скоро донёсся и шум его, намешанный из разных говоров и голосов: здесь тоже собрались не только зуличане, которых можно было даже издалека узнать по вышивке синей особой на одежде, но и косляки. Встали они россыпью шатров чуть в стороне, дальше по течению. Пока ехала, опасно покачиваясь на неровной тропинке, телега, Вышемила успела многое разглядеть. И то, что видела она, для любого показалось бы тревожным. Верно, не всё это было войско, да и оно казалось уже большим, способным после осады или нахрапом захватить такой город, как Логост. А уж если сольётся с другими отрядами, так и, верно, за Велеборск сможет потягаться.
Как ни мало смыслила в том Вышемила — а уж и у неё сердце забилось взволнованно: как бы весточку отправить в детинец Велеборский? Уж, верно, они не знают ещё, что подбирается неприятель всё ближе. Да как? Она ни с кем тут не могла и говорить даже, а уж чтобы помощника себе сыскать…
Громко здоровался со всеми, кто на пути попадался, Камян. То и дело сыпались в его сторону скабрезные шутки; многие мужи любопытствовали: что за девица едет на его телеге и где он такую раздобыл. Тать отмахивался только, а то и угрожал, чтобы никто к ней и лезть не вздумал. Мужики лишь руками на него махали, пытаясь скорее отвязаться от его гнева.
Далеко, на другой конец становища, ехать не пришлось. Камян, видно, был одним из верных ближников Зуличского княжича, а потому место обширное для него было оставлено вблизи от развёрнутого уже шатра Гроздана. Некоторые воины, что сопровождали Камяна, поехали дальше. А телегу он приказал остановить тут же. Вышемила и вовсе в угол забилась, решив в какой-то миг, когда отчаяние всколыхнулось в груди особенно сильно, что пусть её убьют, но с места этого она не сойдёт.
Самые молодые, похожие больше на отроков ватажники тут же принялись расставлять шатёр. Надолго ли придётся здесь задержаться? Пока возились они, надо сказать проворно и привычно, Камян раздал приказы своим людям, что-то объяснил прибывшим с ним кослякам: на их наречии он говорил, оказывается, очень сносно — степняки его понимали. Тать справился о том, где сейчас Гроздан — и ему ответили, что княжич выехал нынче утром на охоту — а значит, скоро вернётся. Показалось, о Вышемиле и вовсе забыли все, оставив в повозке. Она даже заозиралась невольно, подумывая о том, что, может, стоит стрельнуть в кусты — авось никто и не заметит. Никто и не смотрел в её сторону. Она переползла помалу на другой конец телеги, откуда можно было бы удобнее и незаметнее выбраться под прикрытием мерина, которого ещё не распрягли.
Шатёр скоро собрали: дело нехитрое. Время неумолимо уходило, начали стекаться дозорные ближе — и тоже мало кто упускал случай взглянуть на пленницу Камяна. Подбежал к нему отрок вихрастый, конопатый — видно, здешний — и тот сказал ему что-то доверительно, мальчишка кивнул и к телеге направился.
— Слазь, — велел Вышемиле ломким голосом.
И она укорила себя за нерасторопность. Ведь могла бы уже бежать через лес. А там куда вывела бы судьба. Но теперь пришлось спуститься наземь и идти за высокомерным сопляком, с которым не могли бы сравниться отроки ни Ледена, ни Чаяна — всегда приветливые и почтительные.
Парень провёл её в шатёр, где другие подручные уже расставляли кое-какие вещи, без которых даже на стоянке недолгой не обойтись. Бросали ковры, чуть влажные, едва, видно, вычищенные — от них несло мокрой шерстью. Тащили ларь большой к стене — уж неведомо с чем: то ли с одёжей, то ли с добром каким, в набегах краденым. Лежанка уже была готова — одна на всё укрытие. Сколько Вышемила ни вертела головой — другой не нашла, хоть и надеялась, признаться, что постелят ей отдельно. А может, просто потом сведут в какой другой шатёр? Где пленников держат?
Она села у очага небольшого, вырытого в земле и замерла, наблюдая за суетой вокруг. Отрок, что сюда её привёл, встал было позади, не спуская взгляда. Но скоро все помалу разошлись, наведя в укрытии какое-то подобие сурового дорожного уюта. Камян не торопился на отдых — его голос, который так и засел в ушах за день, раздавался то поблизости — и тогда всё внутри замирало: сейчас войдёт! То звучал вдалеке, всё ж хорошо различимый среди общего гомона.
Кипела жизнь в стане зуличанском, никак ещё не стихая по вечернему часу. Вышемила то и дело вздрагивала от каждого шороха, от звуков шагов, что мимо проносились. Всё поглядывала на полог закрытый, что не пускал внутрь ни единой струи свежего воздуха. То оборачивалась на отрока, который сел теперь неподалёку и принялся плести что-то сосредоточенно — видимо, тетиву. И бежать отсюда хотелось, и с места двинуться было почему-то страшно.
Полог вдруг откинулся, словно подхватило его сильным ветром — пахнуло внутрь мясом, жареным над огнём, плеснуло голосом реки, что почти тонул в шуме становища.
— Брысь отседа, — приказал Камян, войдя.
И отрок тут же подскочил да и бегом прочь вышел.
Вышемила, словно силы вдруг обрела, вскочила на ноги, развернулась к татю, ожидая всего чего угодно. И разговора, и нападения — она не ведала, каков Камян обычно — знала только таким, каким увидела в тот день треклятый.
— Хоть дух перевести малость, — он улыбнулся как будто даже устало.
И Вышемила сложила руки у груди, решив вдруг, что сумеет сейчас его хоть на что-то уговорить.
— Отпусти меня, прошу. Отец мой тебе награду большую за меня даст, коли ты меня домой привезёшь, — заговорила торопливо, боясь, что он и слушать не станет.
Камян шаг приостановил, задумавшись, приподняв брови густые, словно не понял, о чём она вообще толкует. Вышемила и по лбу себя едва не стукнула: не знает ведь он, кто она такая. Считает, верно, что у обычного оратая или даже старосты не найдётся столько денег, чтобы расплатиться за выкуп дочери.
— Деньги мне за тебя не нужны, — он пожал плечами и двинулся навстречу вновь. — Мне девица нужна, чтобы складная, красивая. Чтобы торопиться к ней хотелось. Чтобы ласкала — и тело, и взгляд. А что деньги? Их я и по-другому добуду.
— Так и девицу себе другую добудешь.
— Не хочу другую, — усмехнулся он. — Тебя хочу.
Камян приблизился медленно, расстёгивая пояс свой с оружием. Вышемила отшатнулась прочь, да налетела на сундук, что под ноги попался. Села на него неловко, а как попыталась встать снова — тать уж близко совсем оказался. Обхватил рукой за талию, рванул к себе — да она вырвалась, звонко вскрикнув. Может, кто услышит да решит вступиться?