Пламя моей души
Шрифт:
— Да не шуми, не бойся, — проговорил Камян низко, кажется, ничуть не разозлившись. — Коль не будешь яриться, так и понравится.
От запаха его, с которым навечно связалась та ночь в памяти, аж голову кружило — того и гляди в обморок хлопнуться можно. Вышемила выставила перед собой руку, да где ж остановить напор мужской, коли надо ему сильно. Камян тут же её схватил и потащил в сторону, к лежанке, то и дело поддёргивая, чтобы не задерживала. Взмахом широким швырнул на ложе — и вмиг сверху оказался. Никакие толчки, никакие удары в каменную грудь и по плечам не могли сдвинуть его ни на вершок.
— Тихо, тихо. Никто не отзовётся, — зашептал он, комкая её подол. — Радуйся, что забрал тебя у косляков. А то и хуже могло бы стать. А тут только моя будешь.
Вышемила попыталась вывернуться, но лишь мышцы скрутило жгутами от усилий. Ударила Камяна по лицу, да он и не заметил как будто. Она закричала было снова — тать ей быстро рот ладонью запечатал. Дёрнул подол до треска ткани вверх, провёл шершавой, в мозолях, рукой по бедру. Пальцами грубыми — между ног и внутрь, к сердцевине самой — аж слёзы из глаз выбило. Заскользил медленно, растягивая её, поглаживая. А губами зашарил по шее, скулам, жадно вдыхая запах её.
— Развязывай, — приказал глухо, тыкаясь лицом в плечо.
Поймал руку и приложил к паху своему, твёрдому, вздыбленному.
— Провались ты! — выплюнула Вышемила, едва рот освободился.
Камян хмыкнул и сам порты принялся стаскивать, продолжая входить в неё пальцами.
— Ничего, скоро сама меня раздевать будешь. Скулить будешь. Умолять, чтобы взял.
Он врывался в неё безжалостно, давая понять, что дальше только хуже будет. Да она и сама о том помнила, как будто вчера это случилось.
Вдруг пронёсся по шатру от стены до стены воздух свежий, живой, как откинулся полог снова. Встала в проёме фигура мужчины, замершего в замешательстве. Он кашлянул громко, но уйти не поспешил.
Камян резко повернулся к нему, уставился гневно, ещё держа руку между ног Вышемилы, но остановившись хотя бы.
— Чего надо, сучий потрох? Не видишь, занят?
— Там Гроздан с охоты вернулся. Тебя хочет видеть. Немедля.
Камян выругался тихо, неразборчиво, но, судя по всему, очень грязно. Встал и порты, почти уже снятые, поправил, вытер о штанину руку и пошёл вслед за мужиком, что оказался для Вышемилы нежданным спасителем. Только надолго ли?
Мужчины скрылись за пологом, но сразу вошёл знакомый уже отрок — и уселся на то же место, где и раньше сидел. Ни разу он не посмотрел в сторону пленницы, будто и дела ему никакого до неё не было: какая разница, с кем старшой развлечься вздумал.
Вышемила оправилась осторожно, чтобы не привлечь к себе его невольного интереса. Улеглась, прижав колени к груди, всё пытаясь страх в душе уложить. А в мыслях — понимание того, что влипла она всё ж не на шутку. Пока ехала до лагеря, всё надеялась, думала, что откуда-то но придёт спасение. Нагонит отряд из Логоста, встретится кто на пути… А теперь оказалась она в шатре того, кто ссильничал её однажды, нос к носу с ним — и бежать некуда отсюда: кругом люд, соглядатаи и дозорные.
И уже начала Вышемила погружаться в тяжкую дрёму: день нынче выдался не из лёгких — но вошёл в шатёр ватажник. Один из многих незнакомых. Он огляделся и до лежанки дошагал твёрдо, а там поддёрнул Вышемилу под локоть, усаживая.
— Идём. Княжич зовёт.
Она встала, едва не застонав от ломоты во всём теле и лёгкого жжения между ног. Поплелась за мужиком, бездумно глядя в его спину слегка сутулую. И зачем только Гроздану понадобилась? Нешто Камян с ним решил пленницу свою разделить? Тому вовсе и удивляться не пришлось бы.
Они прошли недалеко: до шатра княжича, большого, чуть пыльного — в буро-белую полоску. Внутри раздавались хмельные голоса, выкрики буйные, словно шёл какой-то спор, в котором стороны не могли никак найти согласия. В груди всё содрогалось, как узнавала Вышемила голос Камяна, но отвечал ему, кажется, спокойный и уверенный — негромкий вовсе, но чудом пробивающийся среди гомона общего.
Ватажник откинул полог, пропуская вперёд. Вышемила, невольно разглаживая подол и стараясь не думать о том, что ждёт её внутри, вошла. Обхватил сразу со всех сторон запах резкий изрядно немытых в дороге мужицких тел. И пива кисловатого — даже веки защипало. Горел очаг небольшой в серёдке: вокруг него и собрались княжич с ближниками. Разложена была перед ними на полотнищах снедь не слишком щедрая: да и какой ещё обзавестись в пути?
Гроздан отвлёкся от разговора с ватажником, что сидел слева от него, и поднял взгляд. Тут же вцепились в Вышемилу и глаза Камяна, что по правую руку от княжича расположился и молчал теперь угрюмо, словно чем-то обиженный.
— Вышемила Чтиборовна, значит, — протянул Гроздан.
Вытер руку, испачканную в мясном соке, о ближайшую тканину и встал. Ближники его замолчали, вперились все, как один, в неё — будто в один миг без одежды оказалась. Но то ладно: вряд ли Камян всё ж позволит кому-то теперь её коснуться.
— Да, не ошибся ты, — она кивнула.
И в голове вдруг родилась мысль едва не безумнее тех, что раньше были: у княжича заступы попросить. Раз уж узнал он её, хоть и виделись они в детинце Велеборском от силы раз-другой. И то мельком.
— А то Камян мне тут добычей своей хвалился, — он покосился на подручного своего хитровато. — Уж и красивая, и ладная такая. И что глотку любому — даже мне — перегрызёт, если кто тронуть тебя вздумает. А как имя твоё назвал — я и не поверил сначала.
— Так что тебе от имени её, княжич? — угрожающе пророкотал Камян.
— А то, что сестра она княгини Велеборской, — беззлобно пояснил тот. — И, стало быть, нам есть, о чём поговорить с Зимавой. Она уж вовлекла меня в дела бесславные. Теперь пусть расплачивается. Коли жизнь сестры дорога.
Ватажники загомонили одобрительно. А Вышемила едва не рассмеялась. Уж вовсе не уверена она была теперь, что угроза, нависшая над сестрой, кровью родной, заставит княгиню сделать то, что ей не надобно.