План D накануне

Веневетинов Ноам

Сбиваясь и перебивая, подхватывая невольно прерванную от нехватки воздуха повесть, они поведали историю страшной коллизии, которая только и может приключиться, когда в операции задействованы многие недавние обыватели, плохо пригнанные друг к другу.

Для ареста микуловского ребе требовалось пять свободных ОНгсО. Те начали плакать уже при компендибусах, когда даже ещё не появились норды, и плакали именно перед тем крыльцом, с которого, после всех выявлений, предполагалось его свести. Л. сильно хмурился, думая, что либо виновна повседневная бюрократия ради бюрократии, которой, как будто, не стоит ждать в операциях Третьего отделения (однажды граф Бенкендорф, начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии издал следующую резолюцию: «преступные люди, да будете вы удостов?рены, что невиннымъ жертвамъ вашей алчности проложенъ прямой и кратчайшiй путь къ покровительству государя». Велел разослать её всем «преступным людям» империи, а если не разослать, то довести до сведенья, и купно с тем новый порядок. Резолюция ушла в V экспедицию,

где толком не сообразили, что с ней делать, долго проверяли на цензуру, пытаясь понять, не является ли это очередным изданием, разрешено ли сие сочинение, новое оно или уже проходило через них, не окажется ли обращение на публичных афишах, а если окажется, дозволительно ли оное, и прочее подобное. Потом, когда документ обошел экспедицию в три круга, какой-то чиновник переслал его во II. Там взялись с ещё большим жаром, сличали с заведёнными на сектантов, фальшивомонетчиков и раскольников делами, полагая — бумага не что иное, как доказательство против одного из них, а когда эта версия потерпела фиаско, пришло решение проверить, не является ли сие запрещённым посланием из мест заключения, например, с Зерентуйской каторги, а когда оказалось, что не оттуда, сразу отнесли к «крестьянскому вопросу». Никто, однако, не знал, каким боком к нему привлечь, тогда решили произвести несколько экспертиз в I экспедиции. Первая показала, что текст является сильным средством давления на «состояние умов», тогда записка немедленно была внесена во всеподданнейший доклад Е.И.В. Её сразу отнесли к злоупотреблениям высших и местных государственных чиновников, выявили причастность к срыву рекрутского набора в четырёх губерниях, неудачному исходу дворянских выборов и едва ли не к оскорблению царской фамилии. Кроме того, по прочтении несколько чиновников среднего и высшего звена начали опасаться осуществлять репрессивные категории в той мере, в какой обыкновенно привыкли. Пока думали, как поступить с данным образчиком подрыва политики и веры, резолюция оказалась в IV экспедиции, и там немедленно началась решительная свистопляска. Документ уже имел в Третьем отделении дурную славу, а здесь решили кое-что присовокупить, после чего наконец-то стала ясна причина недовольства крестьян, протестных движений в дальних губерниях, подобных сведений о видах на урожай, столь скверного содержания донесений из действующей армии и с пограничья, увеличения контрабанды, самодурства на местах и отвратительного снабжения продовольствием населения. Выудив из документа какие можно грехи, начальник четвёртой, что приходился добрым знакомцем начальника третьей, предложил и ему. Тот взял, поскольку уже был наслышан о дьявольском документе, поступившем в оборот, ещё когда он ходил в коллежских асессорах, да и загадочных происшествий в его ведомстве скопилось предостаточно. Ниоткуда появлялись группы иностранных шпионов, собрав всякие, какие только им занадобится, сведенья, они так же странно исчезали в никуда, объявляясь вновь в соответствующих ведомствах своих стран и всё там докладывая, будто им были известны какие-то воздушные коридоры и потусторонние порталы; граф Бенкендорф умер, не дождавшись искоренения взяток и мошенничества в казне, его резолюция пропала в недрах архива), либо стоило всех нордов поменять местами с ОНгсО.

Корабли, поезда и дилижансы в то время ходили в порты и на станции особенно неединично — кому-то в очередной раз стукнуло в голову развезти по миру ящики с фейерверками. Прекрасно о том осведомлённый, И. выслал из выколотой окрестности ощутительно писем, тексты которых кропали артели переписчиков. Содержание не отличалось кардинальным образом, представляя собой предложение приобрести новейшую модель машины для бега. Подписывалось всё это именем барона Карла Дреза, кроме того, прилагался чертёж помянутого устройства и краткое перечисление его преимуществ. Почти никто из полутора тысяч ферм, плантаций и виноградников предложением не заинтересовался, большинство и не ответило, порадовавшись, что к ним под окна не явился коммивояжёр с самой херовиной в руках.

…на месте каждого убийства или развороченной комнаты лежало коммерческое предложение, на сей раз посвящённое не велосипеду, а гренадёрской, в предложении она обозначалась «промышленной», мясорубке. В окрестностях нескольких ферм возникли такие, по преимуществу в лесу, но не в чаще, с расчётом на скорое обнаружение, со следами деятельности. Владыки подворий, — задействована была почти вся Европа и северные королевства, где во множестве выпасали коров, — впечатлились демонстрацией, к тому же в газетах прошла череда публикаций относительно убийств и промышленных мясорубок, где поминался покойный Дрез и перечислялись его достижения на ниве конструирования.

В плуге две лошади никогда одной масти. Земля — уже сам не помнит, владеет или арендует. Во втором случае существен ряд биографий глубиной в триста лет, тяжких обид и братаний, женитьб живодавом, замятых убийств, издевательств над слабоумными детьми, наиболее раннее развитие подобного. Ведь там, где колонизаторы захватили у коренных жителей — самые крепкие традиции кормиться от земли, максимум сдать сарай подле озера для ледника. Сплошь кубы его, плужные снегоочистители, и, главное и самое жуткое: он нарастает, точно как хозяйство, правит бал, даже когда в упадке. Последствия всегда следуют хвостом, с годичной задержкой, под ступнями, жадными до травяного полога, засеянное поле, а сзади через луг бегут прорвавшиеся кредиторы, страховая компания подмухлевала в договоре только вид засухи, а он стоит с незаряженным ружьём, непоколебимый — зная, что земля прокормит.

Фермерам, лишившимся работников, было предложено забрать установленные поблизости махины; прочим —

ждать запчастей. Оплата по получении. Первые волнения начались, когда оставленные в лесах и полях образцы изъяла полиция, а хозяйственники, многие весьма крепкие, стояли на своём. Их мясорубки есть их мясорубки. Зачастую в их распоряжении имелся больший человеческий ресурс, чем в захолустных полицейских ведомствах и околотках, с этим яростным возмущением приходилось считаться. По второй половине, дожидавшихся поступления мясорубок и готовивших деньги для оплаты, разнёсся веский слух, что детали давно поступили, но задержаны таможней и прочими безалаберными чиновниками; половина желает взятку, а другая глупа и объята бюрократическим пламенем. В тех местах началась волна, в то время как он сделал третью рассылку. Суть послания им не мог растолковать никто, кроме подписи, оказавшейся настоящим бичом для адресатов (Карл Дрез). Почти все приняли это за угрозу, а некоторые придали ей характер принуждения немедленно принять на баланс уже поставленные мясорубки и перечислить плату. Они чувствовали себя церковными мальчиками-хористами против епископа, самыми широкими на свете шляпками против управляемого неподдельным интеллектом гвоздодёра.

Жёлтый дощатый дом на пригорке, на ленточном фундаменте, приземистый, в один этаж, открыт всем ветрам. Флаг департамента и национальный висели так же глухо, как и сшибали с ног новости в их округе. На окнах занавески, их шила жена прошлого начальника. Он сам коротал дни в отставке, но приходил посидеть перед жандармерией, поболтать с ребятами. Цепочка убийств и похищений взбудоражила распорядок, вызвала энтузиазм, тень былых лет, когда всё шло не так уныло, когда он обедал с аппетитом по три часа на трапезу, мазал ночью гусиную печень на хлеб и умиротворённо засыпал. Иногда его привлекали третейским судьёй. В серьёзных делах нынешний начальник, его двоюродный племянник, решал сам. Вот он идёт в горку, раскраснелся, воротничок перекосился, фуражка на затылке. В окнах участка лица жандармов, за ними тот самый посетитель в глубине, раскачивается на стуле и делает вид, что спокоен. Намеренно явился в фермерском платье, в росчерках травы и грязи, на подошвах навоз. Человек от земли, не маклер, не перекупщик наделов, трудяга, каких свет не видывал, хочет всё решить по-свойски, да что там, уже решил. Он влетел, схватил его за грудки и в одном неостановимом движении припёр к стенке между картотечных ящиков, сдвинув их. Стал называть барахлом, mon tabarnac [261], грозил разным. А тот был хитёр, не сопротивлялся и всё сносил. Он снаружи также пока не видел, чем преемник мог бы повлиять; он раззадорился и в конце пообещал, оттолкнувшись от него и бросив воротник, что засадит его старшего через управление в Орлеане, если мясорубки не будет на заднем дворе участка к закату.

Изамбард не дремал и не почивал на лаврах. Взор его был обращён на немецкий город Кассель, обладающий натуральным совокупным пикетом развешивать колбасу, в связи с чем в его окрестностях держались многие стада свиней. Туда ушла вселенская бронь на условиях полной предоплаты на все виды колбас и чего-либо смежного. Заказчикам, тех насчитывалось около дюжины, требовалось почти всё, что висело у них вяленого, недовяленого и недокопчёного. Он имел хорошую прибыль от продажи мясорубок и спустил её всю. Волнения, поднятые держателями мясных хозяйств по ту сторону Кумо-Манычской впадины, в совокупности с отсутствием фабриката обрушили рынок. Продал ли он тогда свои сардельки? Нет — кинул к ногам Хитрова рынка. Кто ждал, тому доставили, помалу сдала архивы улик и полиция. Начали рубить, учитывая спрос на товар, хозяйственники сами взялись за производство и продажу тем, кто раньше производил и поставлял в магазины и лавки, схема изменилась, выросла цена, но, благодаря высокому спросу, почти никто не потерял, как всегда, кроме меценатов жора. Он с самого начала спрыснул внутренние ножи и механизмы мясорубок неким составом, каким, не знали и сами смазчики, тайным образом воздействовавшим на людей. Эффект выявлялся не сразу, возможно, он не активируется никогда, возможно, через какое-то время или при воздействии определённого феномена, дождя из золы, писем, бликов Персеид, вспышек на Солнце.

Кабинеты были устроены так, что участники мало что видели. В плетёных стенах имелись отверстия; она прислонена к одной, кавалер в соседней. С иной стороны он вместо уда подвёл к отверстию губы, хотя это она должна была подвести к отверстию губы. Поначалу Альмандина обрадовалась, что не придётся с обоими сразу, потом огорчилась, ввиду того, что не полностью могла сосредоточиться на разговоре, могущем принести большие выгоды.

— Желалось бы узнать, как там обстоят наши дела и вообще все дела.

— Всё как-то в одном ключе и отнюдь не подземном.

— Ценю твою склонность к метафорам, от женщин этого обыкновенно не ждёшь… Хотя… Словом, желалось бы больших подробностей.

Голова покачивалась, на речи это не сказывалось, в отличие от собеседника, она не утруждала себя понижать тон.

— Показала одному человеку в Чертковской библиотеке, но…

— Что но?

— Мне показалось, что не намеренно, не изначально с этим шла.

— Ты говоришь о спонтанности, я понял.

— Я знаю это слово, не пыжьтесь.

— Ха-ха, звучит ультимативно.

— Ещё она со всё большим остервенением льёт на него всякую дрянь и химикаты.

— К чему-то приводит?

— Особенно ни к чему. Большинство жидкостей скатывается.

— Предпринимаются ли ещё какие-либо шаги, чтоб уж точно сказать, что перепробовано всё?

— В отношении пергамента — нет.

— А в отношении чего — да?

— Мне казалось, наш договор касается только его.

— Хм, возможно, у тебя не хватает видения полной картины соотнести её действия и лист. На первый взгляд они могут быть не связаны, понимаешь?