Планеры уходят в ночь
Шрифт:
– Имитирует режим набора с тяжело груженым планером, – ответил тот.
Но вот самолет качнулся на левое крыло, двигатель перешел на шепот, и Р-5 со снижением заскользил к месту, где рядком стояли барабаны и около них покуривали уставшие мокрые механики. Почти задевая землю колесами, самолет взревел около них, из кабины высунулся Бурков и погрозил кулаком.
Сразу же барабаны, подталкиваемые жилистыми руками, покатились по земле, оставляя за собой, между двух вдавленных в грунт полосок, серые толстые нитки тросов.
– Повторите им команду: прекратить! – сказал полковник.
– Теперь они капитана не ослушаются, а вы для них посторонний командир, – скучно ответил инженер.
– А вы?
– Я тоже вам непосредственно не подчинен. – Инженер с сожалением посмотрел на крыло, прикрывающее от дождя, и пошел к механикам.
Как-то неожиданно для задумавшегося Старикова рядом появился комиссар Маркин. Стариков машинально протянул ему руку, хотя сегодня они уже несколько раз виделись.
– Федор Михайлович, я от радистов. Штаб просит уточнить время вылета. Что сообщим?
– А как метеорологи?
– Мнутся, но дают проходную погоду по всему маршруту… Так чем мотивируем опоздание?
Стариков резко ткнул пальцем в небо:
– Спросите у своего тянучки-капитана!
– Федор Михайлович… первый боевой, опыта в организации никакого, вот и не учли кое-что.
– Тянет капитан резину. Не пойму зачем? Ведь от полета не отвертится все равно. А с каждой минутой тучи над нашими головами сгущаются – может грянуть гром!
– Не верю, что и к своей голове Бурков равнодушен. Зря делать он ничего не будет.
Маркин постоял немного и пошел навстречу уже севшему и бегущему по лужам к стоянке самолету.
Перекинув ноги в голубых обмотках через борт кабины, Бурков легко соскочил с крыла на землю.
– Этот самолет бракую! – крикнул он Маркину и, стащив с головы мокрый шлем, вдруг шмякнул его вместе с очками о землю: – Дают дерьмо! Ведь приказано лучшие самолеты отрядить! А этот? Пустой идет на предельной температуре воды! Как же он потянет набитый по горло планер? Через полсотни верст мотор перегреется, и летчик бросит планериста! Пусть забирают свое барахло и возят на нем арбузы с бахчи!
– Спокойно, капитан.
– Вот именно! – с трудом разжимая пересохшие губы, сказал подошедший Стариков. – Без эмоций и грубостей. Напоминаю еще раз: запасных машин нет!
– Тогда только пять самолетов пойдут в рейс.
Сизое лицо Старикова словно окаменело. Он смотрел на ставшего для него прозрачным Буркова. И голос капитана доносился будто из-за плотной ширмы:
– Я этот самолет из группы исключаю, товарищ полковник.
Нереальный голос. Не могли быть эти слова сказаны ему, представителю Центрального штаба, капитаном.
– Вы? Вы исключаете! Не-ет! Об этом подумает другой, а вас я накажу! Кто позволил срывать задание!
Бурков как-то неловко затоптался на месте, поднял шлем с земли, начал его обтирать рукавом куртки.
– Другой, о котором вы сказали, товарищ полковник, тоже не минует наказания. Зная о неисправности самолета, он поднимет аэросцепку в воздух и потеряет ее далеко от цели. Это будет уже преднамеренное и преступное действие…
– Зачем приказали размотать тросы с барабанов?
– Проходя мимо, увидел на одном несколько лопнувших ниток.
– Их больше сотни в пучке!
– По инструкции не положено, товарищ полковник.
Стариков неприязненно смотрел в усталые глаза капитана. Пристально смотрел, желая понять, кто же перед ним стоит. Капитан выдержал взгляд. Тогда Стариков резко повернулся и пошел со стоянки, медленно переставляя ноги в забрызганных грязью высоких сапогах.
Комиссар Маркин что-то хотел сказать Буркову, но только махнул рукой и двинулся за полковником. Бурков остановил его:
– Вадим Ильич!
– Ну?
– Прикажите обмундировать ребят в новое… ведь в первый бой, как на праздник! – И уже вслед Маркину: – Сапоги, сапоги не забудьте, в обмоточках туда лететь нельзя!
Догнал и, пристроившись к Старикову, Маркин зашагал с ним в ногу.
– Боюсь даже говорить с Москвой, комиссар.
– Давайте я, от своего имени?
– Ну, это брось, Вадим Ильич!.. Сколько твой Бурков в капитанском звании ходит?
– Кажется, в сороковом получил.
– Ты вот что… выделяй-ка вместо полудохлого Р-пятого свою машину. Формальности утрясу потом… Как только приедет начальник школы из командировки, пишите на Буркова аттестацию. По возвращении « майором» порадуете.
С фронтового аэродрома
Небо капитан Бурков обжил давно. Он изучил его повадки еще до войны, работая инструктором в летном училище.
В июне сорок первого штурмовал на истребителе И-16, «ишачке», колонны войск вермахта.. Прикрывал тяжелые тихоходные бомбардировщики ТБ-3 17 , по которым немцы стреляли не спеша, будто в учебные мишени, и жгли, жгли. Бурков сражался как мог, защищая товарищей. Вот тогда и всадил немецкий ас очередь в его истребитель. В предсмертной икоте захлебнулся мотор «ишака». Две пули пробили левую руку пилота, царапнули кость.
17
ТБ-3 – советский тяжёлый бомбардировщик, стоявший на вооружении ВВС СССР в 1930-е годы и во время Великой Отечественной войны.
Бурков выпрыгнул, свернулся в комок, падал почти до земли, провожаемый посвистом пуль. Раскрыл парашют и сразу спружинил на сильных кривоватых ногах. Купол белой горкой опал за спиной. Немецкий пилот не отстал, на трех заходах вгонял маленькую фигурку человека в паутину прицела и, не скупясь, опустошал зарядные ящики. Он ковырял землю вокруг Буркова, осыпал тлеющими дырками в двух местах купол, а капитан стоял, расставив широко ноги. Потрясая кулаком здоровой руки, он зло ругался: «Мазила! Вот тебе, рыжий!..»