Планета
Шрифт:
– Господин майор, они уже лагерь свернули!
– нервно доложила, слева, амазонка по имени Мария, - Мне стало страшно!
– Мария, делай как я, и ...не бойся...
Неприятельские полки стали разворачиваться для боя. До синей пехоты уже было метров семьсот.
И прилетел самолёт.
БУМ!
Бомбу, Вацлав, сбросил на авось, как потом сам же и сказал. Она упала между красной конницей и коричневыми пушкарями. Конные и пушкари с пушками исчезли. Конники в жёлтых куртках бросились наутёк.
Пехота, поднялась с
Шарп ещё этому посодействовал. "Ссадил" троицу особенно воинственных офицеров из СВД. Стрелял и приговаривал: 'И тебя вылечат. И тебя. И тебя'.
Амазонки радостно хлопали после каждого удачного выстрела.
– Не стрелять, они сдаются!
– последняя боевая команда. И так вот стал национальным героем.
На следующий день амазонки, разглядев "нежданных гостей" накормили их, помыли, и спать уложили. Многие возле себя. Шарп с ветеранами забавлялись, когда об этом узнали, а вот местные священники собачились с вооружёнными барышнями. Но отцы девушек взяли их "за хобот", и посыпались свадьбы. Бывшая пехота с радостью смирилась с таким вот разгромом.
В плен попало больше двадцати тысяч крепких синеглазых парней. Больше сотни молодых семей потом переехало в окрестности Новой Праги.
Макс с помощью спутников отследил удравших жёлтых конных и Шарпу через десять дней перезвонил:
– Сэр, они примерно в тысяче километрах от вас, сэр. Верните спутниковый обратно, сеньор колонель.
Васечкин расстрелял все патроны. Поехали назад, к таможне. Обогнули по широкой дуге места непонятного, но вонючего побоища орков и доехали до таможни.
– Что там, Борн?
– Тарапунька был само любопытство.
– Полная виктория! Казаки собирают пленных, ополченцы мародёрствуют. Слушай, майор Саша, ты меня тут не видел, понял. Поехал я в Ростов, - сказал, пожал Тарапуньке руку, дошёл до шатра, где ночевал; собрал вещи, послал воздушные поцелуи курдским лялькам, и фьють.
В Ростове остановился в "Астории", принял ванну и завалился спать. А Ростов гудел всю ночь. Горожане праздновали победу. Утром, накупил подарков, и домой тихой сапой. Мой мобильник-то остался у Вацлава. Дороги были пустынные, я быстро доехал до Ясной.
'Интересно как потомки эту войну назовут. Война после завтрака, или война до обеда?'
А перед Ясной был туман. Я уж и забыл, к чему это может привезти. Поехал медленнее, туман рассеялся, а у меня челюсть отвисла. Правая сторона нашего залива, в километре от дороги, где должен был находиться хутор Видный из времени Эльзы, была занята городскими постройками южных городков, с пальмами и кипарисами, чинарами и самшитом, фундуком и айвой. Это я в бинокль рассмотрел. А на нашем перекрёстке стояло две открытых машинки - Citroen Mehari, с сидящими там шестью французскими жандармами.
'Это, что, они из Сен-Тропе?' -
– Майор Борн, начальник Южной таможни Донского края. Честь имею.
– Аджюдан Жербер, месье майор.
– Сержант-шеф Крюшо, - доложились жандармы.
А мне смеяться вздумалось. Какой Крюшо, какой Жербер. Луи де Фюнес и Мишель Галабрю! Пока я ржал, жандармы вели себя тихо. А потом показался разъезд из егерей Борисова и казаков пред пенсионного возраста. На форме егерей блестели новенькие Георгии, а в руках были берданки и даже пулемёт М60. Жандармы занервничали, я стал смеяться ещё громче. Крюшо-де Фюнес такие рожицы делал!
На моё счастье во главе разъезда был один из помощников атамана.
– Здорово, станичники. Сотник, поговори с жандармами, они из 1968-го, кажется. Бывай.
Сотник запарлякал, а я поехал дальше. И в станице прямо-таки вдруг, рассмотрел, что домики казаков совсем не похожи на курени. Больше всего они на греческие дома похожи были. Я даже поездил по станице, рассматривая эти мегароны с плоской крышей. Увидел ещё много лавровых кустов перед домами, виноградные кусты и хмель.
'Как нам глаза-то замылили!' И ...всё. Свежие мысли кончились.
Загнал машину во двор, взял свои вещи.
– А хозяев дома нету, - услышал. Перед дверью в дом стояли две опрятно одетые женщины.
– А я кто?
– Ой, это Роман Михайлович приехал!
Дальше я командовал, что в стирку, что в холодильник и, раздал подарки. Переоделся в свою таможенную форму и вышел во двор.
– Салют, дезертир.
– И вам, дядя, не болеть, - встретил улыбающегося Шатрова крепким рукопожатием. Шатров щеголял новым кителем и здоровым румянцем, как будто бы его и не ранили тяжело.
– Атаман, а где твой Георгий? И что такой цветущий?
– Ха, мне золотое оружие предоставили! Так доктор толковый попался, из басков.
– Тогда держи подарок. Трофей. Держи саблю.
– Богато-богато. А клинок, какой, -сабля атаману понравилась.
– Давай пристегнём, помоги трохи. Сели под виноград за пластиковый стол.
– Давай излагай события военспец. Изложил кратко.
– Какие потери, - взгляд Шатрова стал жёстче.
– у нас и наших союзников?
– Двух казаков покусали мелкие динозавры, одному чудаку лошадь наступила на ногу. А один "партизан" ушиб яички.
– Далее.
– Всё, месье колонель!
Атаман и дышать забыл от радости, на меня скромного пролился водопад дифирамбов, вплоть до зачисления в святые, плюс бронзовый памятник на родине героя.
– Я? Брось, атаман, меня хвалить. У тебя, кстати, проблемки появились.
Счас. Бронзовый памятник сменился на серебряный. И пришла Катя, взяла за уши и троекратно поцеловала в губы. И это при муже.
– ...а с меня не убудет. И Шатров отмахнулся.
– Рома, тебя может быть покормить?